Генри Олди - Бездна голодных глаз

И бледнеющий Скил увидел в глубинах бесцветных зрачков старика, потерявшего возраст на неведомых дорогах, — увидел в их зыбкой колеблющейся глубине хмурого коренастого юношу в пунцовом капюшоне, отчаянно пробивающегося к темнеющему входу в катакомбы; увидел грузное тело на его широких плечах, обмякшее тело с неправдоподобно тонкой стрелой под левой лопаткой; увидел, дрогнул, — и внезапная тьма немыслимого прошедшего времени затопила открывшееся.

Скил отшатнулся.

— Лучники, — еле слышно бросил Сарт вслед ему. — Они встретили нас на окраинах… Мастер умер легко и быстро, а я… Я ушел в каризы. И вот, как видишь, — умираю до сих пор. И все никак не выходит. А жаль.

— И Подмастерья приняли вас?

Скил спиной почувствовал зябкую, томительную влажность голоса Сырого Охотника. Видимо, Сарт также ощутил возникшее напряжение, потому что он долго смотрел на людей, стоящих у незапертой двери, и взгляд его старательно обходил молчащего Девону.

— Приняли, — наконец сказал он. — Это сейчас в каризах Подмастерья. А тогда были — Мастера. Они видели казнь Собеседника и знали, кто мы. Тело учителя оказалось лучшей рекомендацией.

— Этого не может быть! — взорвался Пирон и, оттолкнув Сырого Охотника, вплотную подбежал к Сарту. Тот иронически приподнял бровь и улыбнулся Пирону.

— Ты лжешь! Я читал архивы — Магистра по прозвищу Собеседник казнили еще до Второго Нашествия! Второго — ты слышишь, старый безумный лжец?! — если это вообще не легенда!

— Ты знаешь историю… — Сарт протянул руку и легко коснулся спутанных волос юноши; и Пирон отпрянул в изумлении. — Это хорошо. История заслуживает уважения. А легенды — это всего лишь слишком эмоциональная история. И зачастую слишком наивная… Да, Собеседника, патриарха Мастеров из каризов — который, кстати, терпеть не мог, когда его называли Магистром — действительно казнили почти два века тому назад. По местному времени… Что было потом, мой кричащий знаток архивов?!

— Потом? — Пирон на мгновенье задумался. — Потом была трехлетняя засуха, и гонения на уходящих в каризы, и через год Мастера заговорили Путь через катакомбы, создав Витраж Дороги, ныне почти утерянный… Потом полтора десятилетия было безвременье, и никак не могли выбрать следующего Магистра, потом горел Зеленый замок, и…

— Как звали следующего Магистра? — мягко перебил его Сарт.

Еще секунду Пирон продолжал бубнить под нос события и даты, после неожиданно осекся и кинулся к дубовому шкафу, пылившемуся в дальнем нефе. Хлопнули створки, перевязанные свитки полетели на пол, Подмастерье по уши зарылся в их шелестящую груду — и когда он вынырнул оттуда с коричневым пергаментом в руке, лицо его напоминало серый изношенный балахон Сырого Охотника.

— Следующего Магистра, — слова падали тяжело и бесцветно, подобно ледяным каплям; и Скил физически ощутил их холод.

— Следующего Магистра звали Сарт.

Свиток шлепнулся на гору бумаги и, шурша, скатился на пол. Сарт подошел и бережно подобрал его.

— Да, — сказал он. — Следующего Магистра звали Сарт. И он любил жизнь, как только может любить ее ученик великого палача. И эта жизнь исторгла его из себя, как мать — кричащего ребенка. Только мне удалось вернуться.

Уже возвратившись в комнату, Скил вдруг сообразил, что Девона за все время так и не произнес ни единого слова. И по дороге молчал. Пирон — тот просто остался в хранилище, колеблясь между стремлением уличить старика во лжи и страстной надеждой поверить в невероятное; Сырой Охотник мгновенно растворился в сумраке переходов по своим сырым охотничьим делам; а Девона все оставался непривычно тихим и только все туже скручивал в трубку извлеченный из-за пазухи список.

— Слушай, Девона, — не выдержал наконец Скил. — У тебя что, губы заржавели?! Где не надо — так ты первый, а тут… Ты как себе мыслишь, этот… как его… Сарт — врет или нет?

Упурок равнодушно пожал плечами.

— Не знаю, Скилли. Думаю, что не врет. Нет, не думаю — чувствую. Болит у него, глубоко, внутри, но — болит… Пустота у него там, без дна, без смысла, но — болит, Скилли… И так же чувствую, что мне все это безразлично. Пока. Вот Пирон ждет, что придет добрый дядя — а лучше сразу два дяди — и даст ему конфету. Дешево и сердито. Бог из машины. А я не Пирон. И не Сырой Охотник, отгородившийся от мира серым безразличием балахона и умением в случае чего дать любому палкой по голове. Впрочем, под шелухой, под коркой и в том же Сыром Охотнике сидит маленький сопливый Пирон; иначе он давно уже перерезал бы себе горло, при всей антипатии к металлическому оружию. Надежда, Скилли, умирает… последней. А вот я — чужой. И Сарт — чужой. Только я хочу стать своим, а Сарт… он или раздумал, или разучился, или… Не знаю. Вернее, не чувствую. Пока. А так — все может быть, парень Скилли…

Возбуждение медленно угасало в нахмурившемся Скилъярде. Ему было очень жалко тоскливого неприкаянного Упурка, но он стыдился своей жалости. Кто он такой, в конце концов… И потом — что-то общее проглядывало в отстраненно-вежливом Сарте и импульсивно-распахнутом Девоне. Что-то общее, скрытое в толще мелочей, неразличимое для постороннего взгляда… Может быть, это и значило — играть?!

— А я-то думал, тебе будет интересно, — уныло пробормотал Скил. — Выговоришься, развеешься, и…

— И помирать раздумаю, — подхватил Упурок. — Нет уж, Скилли, меня на треп не купишь. Зря, что ли, мы тут список составляли? Да и Пирон обидится…

Скил не нашел ничего лучшего, как глухо буркнуть насчет того, что жизнь в конечном счете не такая уж бесполезная штука.

— Да, — неожиданно согласился Девона. — Это если жить. А как живу я, Скилли? Я читаю жизнь с листа, как придется, не успевая разобраться, подготовиться, расставить паузы и ударения. Кто подсунул мне этот лист — и почему именно этот? Что было на прошлых листах и что будет на следующих?! И какая цель маячит в конце?… Единственное, в чем я свободен — так это усилить акценты там, где я хочу. И порвать лист тогда, когда мне взбредет эта блажь в голову. Ты думаешь, почему Сарт не сказал нам, отчего его — мастера, Магистра и кто он там еще? — выбросило из каризов, и вообще из его мира и его времени? Гляди, Скилли!

Девона швырнул Скилу пачку листков, которые Сарт подсунул им в хранилище и с которых Девона позднее читал «Мастера» — и Скил с трудом исхитрился поймать их. Затем быстро перелистал страницы. В самом конце оказался приколот кусок странной голубоватой бумаги — или ткани? — исписанный летящим крупным почерком. Сбоку были пририсованы три смешные рожицы. Последняя была смешная и страшная одновременно. Страшно смешная. И глаза, как у голодной крысы. Скил вгляделся в написанное.