Генри Олди - Баллада о кулаке

Они стояли скудной цепью.

И небожитель Пэнлая, стоявший под стягом с изображением осла и надписью: «Ваш покорный слуга», недоуменно озирался по сторонам.

Маленький Архат наклонился и ладонью стер с треснувшего диска последний иероглиф.

— Пошли, — тихо сказал малыш-инок, не зная, что в эту самую секунду государь Хун Ци счастливо расхохотался знакомым смехом, разбил о перила Тайхэдяня диск из белой яшмы и острым краем перерезал себе горло.

Завершив Эпоху Обширного Благоденствия.

— Пошли, — повторил Маленький Архат.

Но еще долго они стояли без движения, рядом с мумиями и безумцем Кармы; а ветер на стене все играл с травами, осыпая светящийся пух...

Этой ночью патриарху Шаолиня, похожему на журавля старику, приснился удивительный сон.

Удивительный еще и тем, что снов престарелый отец-вероучитель не видел вот уже... много, очень много лет.

Ему приснилось, будто стоит он пополудни в совершенно пустынном дворе монастыря, рядом с кухней, почему-то не удивляясь отсутствию братии, а неподалеку, на каменном парапете, примостился одетый в синий халат Будда Шакьямуни и играет сам с собой в облавные шашки.

Отец-вероучитель подошел ближе и встал за спиной одинокого игрока.

Доска-шашечница Просветленного, Сиддхартхи, Сидевшего под древом Бодхи, Победителя Мары, вопреки всем правилам была круглой, а на двухцветных шашках красовались небрежно написанные иероглифы «цзин» и «жань».

— Ты умеешь шевелить ушами? — не оборачиваясь, спросил Будда, и вдруг одним движением смешал шашки в кучу.

— Умею, — уверенно ответил патриарх, глядя, как шашки одна за другой скатываются с доски на парапет с парапета — на землю и разбегаются по всему двору на коротеньких кривых ножках.

Он никогда не пробовал шевелить ушами, но сейчас это было не важно.

— Хорошо, — задумчиво пробормотал Будда Шакьямуни, и его собственные уши — удлиненные, с изящно оттянутыми вниз мочками — медленно задвигались.

Более прекрасного зрелища отец-вероучитель не видел за всю свою жизнь.

Проснувшись, патриарх обители некоторое время лежал без движения, вспоминая сон.

«Сегодня что-то произойдет, — подумалось ему. — Сегодня обязательно что-то произойдет...»

После окончания рассветной медитации, общей для всей братии, к отцу-вероучителю подошел встревоженный наставник Лю.

— Трижды прошу прощения, великий учитель Закона, — запинаясь, что на него было совсем непохоже, произнес огромный, как слон, учитель воинского искусства. — Но нынешней ночью мне снилось... мне снился...

«Будда! — чуть не вырвалось у патриарха. — Спрашивал: умеешь ли ты, Лю, шевелить ушами?!»

— Мне снился Лабиринт Манекенов, отец-вероучитель. Мне снилось, что огромная змея свила там гнездо, и змееныши теперь расползаются по всему подземелью. Я встал очень обеспокоенным, отец-вероучитель...

Их разговор прервал один из наставников-шифу.

Церемонно извинившись, он сообщил, что кому-то из монахов послышался шум, доносящийся из монастырских подвалов — и даже, похоже, из самого Лабиринта.

Еще месяц назад патриарх мог бы оставить это без внимания — мало ли что мерещится братьям? Но сейчас, в преддверии осады...

Не прошло и получаса, как братия столпилась у входа в подвалы. Первыми стояли наставники-шифу и клейменые сэн-бины, вооружившиеся пестро, от парных боевых колец до двуручных клевцов — «тигры и драконы» давно уже доказали свое право иметь любимое оружие; следом взволнованно переговаривались «опоясанные», сжимая сабли и прямые мечи, а за ними уже вовсю шумели молодые монахи.

Шум успел достичь апогея, а наставник Лю совсем было собрался первым спускаться вниз, выставив вперед одновременно алебарду и секиру на укороченном древке — парное оружие, которым мог сражаться только этот гигант; но внешняя дверь подземелий неожиданно открылась, и детская фигурка появилась в самом низу лестницы.

— Что... что это означает? — ошалело выдохнул наставник Лю, отступив на шаг.

— Явление антивирусной программы из загрузочного сектора, — отозвался Маленький Архат, обессиленно выбираясь наверх.

Он очень устал — секретный выход из комнаты мумий почему-то отказался открыться, пришлось идти через Лабиринт, и хотя проклятое подземелье на этот раз даже не подумало угостить их хоть какой-нибудь каверзой (бревно над шелковой нитью, стрела из боковой ниши и те почему-то не сработали!), но все равно путь измотал Маленького Архата до предела.

— Что?.. — глупо повторил наставник Лю.

Только что он второй раз в жизни порезался о лезвие собственной алебарды; первый раз случился тридцать восемь лет тому назад, когда юный инок Лю впервые взял в руки оружие.

— Это такой «гун-ань», Лю, — вместо малыша пояснил идущий следом преподобный Бань. — Специально для тебя. Сумеешь найти ответ — станешь Буддой. Да не стой ты столбом, лучше помоги почтенному Ланю вытащить судью — надорвется ведь даос...

И наставник Лю, сложив оружие на землю, послушно отправился помогать даосу.

Говорят, в конце жизни главный воинский наставник все-таки сумел решить заданный Маленьким Архатом «гун-ань», и с тех пор до самого последнего часа с лица мастера Лю не сходила блаженная улыбка.

Так и ушел в Нирвану, радуясь.

В первый год правления государя Чэн Хуа под девизом Эра Завершенного Преобразования, спустя ровно сорок лет после описываемых событий, судья Бао без страха поймет, что срок его земной жизни подошел к концу.

И то сказать — зажился, пора и честь знать...

В последнее время выездного следователя (впрочем, давно уже вышедшего в отставку) допекали невыносимые боли в груди, старые ноги отказывались носить безобразно растолстевшее тело, и родственникам приходилось заказывать паланкин, когда судью Бао приглашали в управу для консультаций. Такое случалось все реже и реже, судья втайне был даже рад этому и часто просил поставить выносную кровать на веранду, где лежал целыми днями, любуясь стоящим посреди двора алтарем с фигурками восьми небожителей.

Первый Сын Вэнь — давным-давно уже чиновник четвертого ранга Бао Вэнь, занимавший должность провинциального администратора-сюаньилана — отлично знал: в такие часы отца лучше не беспокоить! И отсылал шумную гурьбу внуков, внучек и внучатых племянников играть где-нибудь в другом месте.

Именно Вэнь и обнаружит пасмурным осенним вечером, еле слышно взойдя на веранду, что отец уже покинул мир Желтой пыли, успев окоченеть; а на губах судьи Бао, теперь уже покойного судьи Бао, играет легкая улыбка.

И плач со стенаниями поселятся в доме.