Генри Олди - Баллада о кулаке

Кто становился монахом просто так, по ходу дела?! Змееныш подозревал, что никто. Во всяком случае, за последние десятилетия. И это давало ему определенные преимущества. Лазутчик жизни был в состоянии не учиться, а наблюдать; не постигать, а размышлять; не добиваться результатов, а делать выводы. Кроме того, за истекшие пять недель его монашества он уже четыре раза ходил вместе с Маленьким Арха-

Том в Лабиринт Манекенов, преследуя отрешенного от всего земного повара Фэна. И... Нет.

Сейчас Змееныш не собирался думать об этом. Стремнина этой реки пока что была слишком строптивой.

— Колени не гнуть!

Здравствуй, подруга-палка...

Пять недель жизни с бритой головой.

Подъем на рассвете и двухчасовая медитация под навесом без стен. Хорошо, что сейчас лето... Тело пребывает в неподвижности, но дух бодрствует. Еще бы — попробовал бы он, этот склонный к лени дух, не бодрствовать! Мигом вразумят и подтолкнут в нужном направлении, то есть к просветлению... Но вот сидение завершается, и воспрянувшие иноки дружно приступают к Вэй-дань, Внешнему эликсиру, именуемому еще «Руки Бодхидхармы». Кровь быстрее бежит по жилам, хотя сами монахи двигаются очень мало, подолгу застывая на месте в каждой из восемнадцати канонических позиций, посвященных восемнадцати архатам-подвижникам. Жилы вспухают на лбу, дыхание то шумно вырывается изо ртов, подобно морскому прибою, то еле слышно тянется тоненькой ниточкой, заметной только для опытного наставника; усталость и онемение после долгого пребывания в недвижимости уходят, уплывают, покидают иноков...

И все гуськом тянутся в Храм теплой комнаты и в Храм света и холода, по дороге поминая имя великого врачевателя древности, учителя Хуа То, заповедавшего лечить все сорок восемь видов болезней правильным образом жизни. Пар уже курится над лоханями в Храме теплой комнаты, иноки помоложе с радостью плещут горячей водой друг на друга, монахи постарше смотрят на это баловство сквозь пальцы и неторопливо омывают тело, тщательно чистят зубы щеточкой, смоченной в настое из нужных трав. Зато в Храме света и холода, где обитатели Шаолиня массируют Друг друга, молодые иноки притихнут и будут внимать наставлениям старших: какая мазь побеждает боль, а какая — утомление, почему кашица из «гусиных лапок» и луковиц нарцисса хороша для открытых ран, а для ожогов не годится...

Не брезговали и ядами.

Мало ли зачем может пригодиться в жизни умение изготовить отраву почти из чего угодно?!

И, закончив очищение плоти, шли в Зал духа.

Очищать сердце.

Джатаки-сказания о различных перерождениях Будды Шакьямуни, наставления патриарха и старших братьев; гун-ань и вэнь-да, вопросы и диалоги, внешне абсолютно бессмысленные и даже поначалу раздражающие — приходилось по сто раз давать наставнику разные ответы на заданный вопрос, а наставник хмыкал и уходил, или давал оплеуху, или тыкал пальцем в небо, или... Обыденное, мирское сознание изнывало от бессилия понять, «что есть хлопок одной ладонью» или «в чем смысл прихода патриарха на восток», и никакие знания не могли помочь справиться с подобной задачей. Некоторые иноки не выдерживали, сходили с ума, принимаясь выкрикивать бессмыслицу или ходить по двору, не видя никого и ничего. Такое называлось «чаньской болезнью»; бывали случаи, когда больной тихо умирал в медитации, и это замечалось далеко не сразу — сидит себе и сидит, а потом выясняется, что он уже и окоченел...

Впрочем, такие случаи происходили редко — на пути к просветлению много опасностей для неискушенного, подобного слепцу на неизвестной тропке, так что опытный поводырь обязан медленно и осторожно вести незрячего к прозрению.

Куда торопиться? Этой жизни не хватит, в следующей дойдем!

Но вот патриарх покидает свое возвышение, а следом за старшими братьями и прочие монахи выходят из Зала духа.

Братии пора приступить к общему для всех уроку цюань-фа, кулачного боя, шлифуемого в обители вот уже почти тысячелетие — более чем почтенный срок. Иноки выстраиваются рядами, согласно семи рангам старшинства, а перед бритоголовыми учениками уже стоит главный наставник воинского искусства с четырьмя шифу-помощниками. Поклон, ритуальный выкрик — и до самого полудня будет только пот и труд. Не менее трех лет упорного овладевания наукой мудрых шифу, искушенных в любых способах членовредительства и убийства ближнего своего, понадобится новичку, чтобы главный наставник снисходительно улыбнулся и вручил достойному веревку для опоясывания. Теперь у «подпоясавшегося» монаха будет только одна привилегия: заниматься в десять раз больше, даже не заикаясь о снисхождении.

Терпи, сэн-бин, монах-воитель... и помни: истинному человеку Будды запрещено носить оружие и убивать, но в умелых руках и палочки для еды — оружие, а для прозревшего сердца и меч подобен кисти для каллиграфии! Что же касается насилия, то напавший на монаха-подвижника недостоин имени человека, и творящий зло покушается не на жизнь, чужую — на гармонию мира покушается он! Вот гармония эта и обрывает нелепую жизнь злоумышленника святыми руками со знаком тигра и дракона! Глядишь, в следующем перерождении зачтется глупцу, что был он убит достойным архатом...

Пот и труд, и суровость наставника.

Ровно в полдень — трапеза.

Чай и злаки вместо горячительных напитков и мяса; рис, соя и кунжут, травы и коренья, молодые побеги бамбука и дикая капустка — хвала повару Фэну, хвала его искусству, позволяющему, несмотря на запреты и ограничения, ощутить в утробе рай Будды Амитабхи!

И после трапезы — один час для отдыха.

Всего один, невозможно короткий час.

В первый же день монашества Маленький Архат незаметно подсказал Змеенышу, задержавшись на миг около Цая и шепнув, ни к кому вроде бы конкретно не обращаясь:

— Новички не отдыхают. Как правило, первым делом они идут осматривать оружейную...

И Змееныш покорно двинулся осматривать Большой Зал Оружия.

Да, в этом арсенале хватало всякого добра, чтобы пять раз вооружить до зубов всех монахов, невзирая на ранги старшинства, а потом еще трижды снабдить вооружением слуг с домочадцами. Молодые иноки как завороженные переходили из палаты в палату, время от времени поднимая какую-нибудь алебарду-юэ или боевой клевец, геройски размахивали кривыми мечами-дао и прямыми клинками-цзянь, недоуменно вертели в руках диски с прорезями или боевые кольца совершенно странной конструкции...

Час пролетал подобно мигу.

И вновь наступал черед воинского искусства, но уже не общий для всей братии: отдельно строились новички, отдельно — «опоясанные веревкой», отдельно от тех и других — знатоки-шифу, хранители секретов и умений.