Генри Олди - Пасынки восьмой заповеди. Маг в законе

— Не имеет значения. Если угодно, до окончания тяжбы зовите меня «господин стряпчий» или «Ваша беспристрастность». Итак, госпожа Сохатина Акулина Филатовна согласна с формулировкой иска. Согласны ли вы, господин Сохатин Федор Федорович, с этой формулировкой?

— Да, господин стряпчий.

Прямо как в церкви на венчании!

— Истцы требуют пересмотра Духом Закона своего решения и возвращения им незаконно отобранной возможности заключать дальнейшие Договора согласно стандартной процедуре; а также устранения вредных влияний их рефлекторно-магических действий на их бывших учителей, поскольку срок Договора с последними в настоящий момент истек. Господа Истцы, вы подтверждаете свои требования?

— Да, господин стряпчий.

— Подтверждаем.

— Я, маг в Законе, Десятка Червей, стряпчий Радциг Георгий Эммануилович, берусь вести это дело по поручению Истцов, призвать к ответу вышеупомянутого Духа Закона и добиться справедливого решения. Обязуюсь вести дело беспристрастно, основываясь лишь на фактах, Законе и правдивых показаниях сторон, ибо лгать в присутствии стряпчего, находящегося при исполнении обязанностей, не имеет возможности никто. Подтверждают ли Истцы мои полномочия?

— Подтверждаем.

— Подтверждаем, Ваша беспристрастность.

Только сейчас я замечаю: на лбу у отца Георгия проступили мелкие бисеринки пота. Скулы отвердели, налились каменными желваками, глубокими порезами залегли носогубные складки, отчего лицо стало много старше, с налетом некоего безумия. А глаза... глаза уже смотрели куда-то мимо нас, мимо сада, мимо темной усадьбы — словно Ихняя беспристрастность был далеко отсюда и видел нечто, недоступное нам.

Впрочем, так оно, наверное, и было.

А еще вокруг головы господина стряпчего призрачным нимбом дрожал, тек искрящимися струями воздух, и голос отца Георгия отдавался в ушах гулким эхом, какого никогда не бывало в дачном саду! Будто бы слова падали в замкнутое пустое пространство, чтобы спустя мгновение возвратиться обратно искаженными отголосками.

— Итак, полномочия подтверждены. Данной мне по Договору властью я начинаю тяжбу: Истцы, супруги Сохатины, маги в Законе — против Ответчика, Духа Закона. Истцы на рассмотрение дела явились. Призываю Ответчика, Духа Закона! Явись!

Отец Георгий не двинулся с места, но померещилось на миг: взлетели вверх в повелительном жесте две призрачные руки, вспыхнули огнями св. Эльма — и что-то треснуло, сдвинулось в мире, что-то тайное, но вполне ощутимое.

А потом я увидела его.

Духа Закона.

И разом мне дурно сделалось. Замутило.

Что за напасть?! Когда в Закон выходили — даже не вспомнила ни разочка, что в тягости нахожусь. А сейчас навалилось: голова кружится, подташнивает, коленки ватные. Говорят, это у всех, кто в тягости...

Или это Дух проклятый на мне отыгрывается?!

Ф-фух, попустило чуток. Глаза б мои его не видели, заразу! Отвернуться хочу — ан не выходит. Взгляд сам к нему возвращается, будто собачка на привязи.

Не такой он сегодня был, как в прошлый раз. В сюртуке сером, мышастом, в брючках узеньких, того же колеру; на ногах — башмаки старинные, с пряжками-бабочками (как бы не серебряными!); а лысина вроде поменьше стала, остатки волос зачесаны аккуратно. У сюртучка рукава куцые, лапы Духовы из них торчат едва ли не по локоть; а на руках — мама моя родная! — кандалы! Кто же его заковал-то? Или — сам себя?

Зато нос прежний: сизый, бугристый, прыщеватый... Тьфу!

Отвернулась-таки, сумела.

От злости, должно быть.

— Я явился, Ваша беспристрастность. Готов к даче показаний.

Вежливо говорит, по протоколу — а все едино: издевки строит! Съехались на дачу, для дачи показаний!..

— Господин Ответчик, здесь не уголовный суд. Извольте прекратить паясничать и снять ваши кандалы, — холодно отвечает Ихняя беспристрастность. Я мысленно аплодирую отцу Георгию. Так его, прощелыгу, нечего над людьми глумиться!

Кстати, а где это мы?

Оно, конечно, неприлично в присутственном месте головой по сторонам вертеть — но удержаться не могу!

Верчу.

Точно, присутственная зала; была я в такой однажды. Стены на полторы сажени деревом лакированным обшиты, выше — ровная побелка безо всяких украшений; окна — строгие, узкие. Что за окнами — не разберешь, муть кисельная. Позади нас — дверь. Дверь распахнута настежь, и там, снаружи, тихонько шелестит под ветром темная зелень дачного сада. Лунные блики высвечивают столик, кресла плетеные — и Друца с Рашелью: стоят они плечом к плечу, через дверь на нас смотрят. Ой, когда это Княгиня объявиться успела?.. Видно, тоже не спала, услыхала разговор. То-то ее кашель на части рвал, едва у меня или у Феденьки финт случайный пробивал, мимо воли. Да ведь мы же чуть не убили их, бедненьких!

Ну, Дух, сейчас за все ответишь!

Мельком бросаю взгляд на господина Ответчика. Дух сидит на вытертой до блеска дубовой скамье с высокой спинкой. Никак, скамья подсудимых? А «браслеты» с его рук уже исчезли. Притворщик несчастный! Господин стряпчий, покажите ему, шуту гороховому, где раки зимуют!

Где вы, Ваша беспристрастность?

Оказывается, господин стряпчий уже некоторое время что-то говорит, стоя за кафедрой — а я начало речи ушами прохлопала, пока по сторонам глазела! Тут наша судьба решается, а я...

Все, слушаю!

— ...с несовершеннолетними без их на то согласия. Итак, что вы можете сказать по существу выдвинутых против вас претензий и обвинений Истцов?

— Ваша беспристрастность, позвольте мне начать с последнего обвинения, как самого легкого. Речь шла о возможности заключения Договора Истцами с их же будущими детьми, без согласия последних. Я правильно понял?

Дух совершенно серьезен, но меня не покидает ощущение, что про себя он все время язвительно посмеивается. Неужели он настолько уверен в себе?!

— Совершенно правильно, господин Ответчик.

— В таком случае позвольте напомнить вам, господин стряпчий: согласно законодательным нормам, в том числе и принятым у вас, родители до совершеннолетия детей являются их опекунами и полномочными представителями. И, следовательно, в качестве опекунов имеют право заключать договора на обучение от имени опекаемых, не спрашивая на то согласия последних, как особ юридически неправомочных. Я прав?

Стряпчий молчит. Он молчит так долго, что тишина в присутственной зале успевает сгуститься, обрести объем и плоть, превратиться в рой беззвучно звенящей мошкары, окруживший нас со всех сторон. И лишь когда тишина наконец становится невыносимой, когда я готова топнуть, крикнуть — сделать хоть что-нибудь, нарушив тягостное молчание! — в этот момент отец Георгий наконец разлепляет тонкие губы:

— Вы правы, господин Ответчик.