Ольга Голотвина - Два талисмана

Надо было поднять шум сразу, да отвлек слух о смерти комика… ох, чтоб его перевернуло, да подбросило, да наизнанку вывернуло…

И поздно уже поднимать тревогу. Люди видели, что Мирвик дважды поднимался наверх. Вот на него и свалят. Враз припомнят, кого пороли на Судебной площади за кражу! Хорошо еще, если только выгонят…

Ну уж нет! С театром Мирвик так просто не расстанется. И тухлую кильку из себя делать не даст. Разобрался он с тремя кувшинчиками? Разобрался. А ведь тоже на него кивали: мол, виноват…

И с поясом разберется. Только быстрее надо соображать, пока не хватились пропажи.

Значит, так: либо пояс упер кто-то из «бессловесных» мелких актеришек, либо…

Тут Мирвик в задумчивости уселся прямо на пол, потому что вспомнились ему штукатурка и мелкий сор, растоптанные под люком чьими-то сапожищами.

Раз тут не мог топтаться комик Пузо, значит, это был чужак.

И этого чужака Милеста подняла наверх на канате — вот тут кожаный пояс и пригодился!

Поднять-то нетрудно, барабан работает легко. Но почему ее гость просто не пошел наверх по лестнице? Неужели он так громаден, что не протиснется в узкий извилистый проход с крутыми ступеньками?

И что самое непонятное — зачем эти акробатические трюки? С какой целью великана тащили наверх? Если для любовного свидания, то неужто не найти было уголка уютнее? Красть под крышей было решительно нечего… ну, кроме кожаного пояса, который этот большеногий «летучий мыш» забыл или не захотел снять.

Вот это он сделал зря. Очень даже зря.

Милеста — другое дело. Мирвику нравилась светловолосая добрая красавица. Еще неизвестно, за что ее ловят. Но, что бы она ни натворила, Мирвик ее не выдаст и к ее поимке руку не приложит. Он и сам не «добродетели фиал чистейший», как сказал бы Раушарни.

Но ее ночной гость — этот пусть от Мирвика не ждет пощады!

Джанхашар проклял тот день, когда решил добиться успеха в городской страже. Вот, добился. Стал, дурак, командиром.

И теперь стоит перед ним высокородный юноша. Сын Клана, племянник Хранителя города. Только что от лекаря. Его кровь, драгоценная кровь потомка Первого Спрута, сейчас сохнет на поганом ноже поганого грабителя с поганой трущобной окраины.

И кого, интересно бы знать, Хранитель сочтет виноватым?

Командира стражи, кого же еще…

А юный высокородный негодяй держится неплохо. Не скулит, не требует из-под земли достать обидчика, не грозит пожаловаться дядюшке. Рассказывает про десятника Аштвера… ох!

Сквозь потрясение Джанхашар вдруг понял то, что при других обстоятельствах сразу заняло бы его мысли: Аштвер, командир третьего десятка, ранен. Лежит у лекаря в доме.

— Жить Аштвер будет?

На этот вопрос ответил молодой человек с рыжими курчавыми волосами:

— Еще как будет жить, если ему дадут спокойно отлежаться… Будем знакомы, почтенный Джанхашар. Я — Ульден Серебряный Ясень из Рода Ункриш, новый лекарь стражи.

— Ах да, мне докладывали, — окончательно собрался с мыслями командир. — Что ж, поставь на ноги нашего десятника, буду благодарен.

— Поставлю. Надо послать кого-нибудь к его жене, велеть ей забрать мужа домой. В своих стенах он быстрее пойдет на поправку.

— Пошлю, — кивнул Джанхашар. — Так ты, значит, теперь «крабов» лечишь? Приготовься штопать раны и врачевать синяки да шишки.

— А не привыкать! — хладнокровно отозвался Ульден. — Я на войне был, эти самые шишки и ставить умею, и лечить.

— Отлично! — ухмыльнулся Джанхашар и обернулся к Ларшу: — Как это с вами случилось?

Ларш рассказал о нападении, причем не забыл и о причине появления стражников возле Белого ручья. Поведал о безобразиях, что творятся по ночам в прачечной старой Гуринги, и о том, что Аштвер собирается просить командира оставить на ночь в прачечной кого-нибудь из стражников в засаде.

Командир кивнул: мол, оставим. Но отвлекаться не стал, принялся выспрашивать про нападавших и заверил Ларша, что перевернет весь город, но отыщет мерзавцев.

— А я на сегодня свободен? — весело поинтересовался Спрут. — Вот почтенный Ульден уверяет, что мне надо отдохнуть и подкрепить здоровье.

Джанхашар с удовольствием отпустил бы высокородного господина отдыхать до глубокой старости. Еще с такого счастья во всех храмах города жертвы бы принес, поблагодарил бы Безликих за избавление от нервотрепки. Но, разумеется, ничего подобного он вслух не сказал, лишь пожелал молодому стражнику скорее привести в порядок свое драгоценное здоровье.

Наррабанские Хоромы потрясли Мирвика. Такой красоты и роскоши ему и во сне видеть не приходилось, и в чужие окна подглядеть не удавалось. Парень старался держаться за спинами актеров и тихо радовался, что хоть совсем нищим не выглядит: Бики выдал ему камзол, в котором юноша так удачно дебютировал. Пышно и великолепно наряд выглядел лишь издали, из зрительного зала, а вблизи смотрелся скорее забавно. Но Мирвик считал, что лучше выглядеть забавно, чем убого.

Предполагалось, что артисты присоединятся к знатным гостям за столом, а пока один из слуг учтиво предложил актерам проводить их на террасу, где они подождут начала пиршества.

Актеры весело двинулись за своим провожатым по извилистому коридору, стены которого были украшены гобеленами.

За одним из поворотов навстречу артистам вышли двое: роскошно одетый светлокожий наррабанец, опирающийся на трость, и художница Авита. Они оживленно о чем-то беседовали. Наррабанец изящно жестикулировал свободной от трости рукой, Авита мило улыбалась.

Завидев актеров, девушка радостно всплеснула руками:

— О-о, мои друзья из театра! Верши-дэр, на пир приглашены эти замечательные артисты? Как обрадуются гости! Я уверена, что великий Раушарни Огненный Голос оставит о себе в Наррабанских Хоромах неизгладимую память!

— Слава несравненного Раушарни перелетела через море и достигла Нарра-до, — приветливо сказал вельможа.

Раушарни приосанился и негромко, но выразительно продекламировал:

— Любовь к Искусству — верная черта того, что духом чист и благороден…

— Я останусь с ними, — бодро заявила Авита. — Не хочу бродить меж нарядных дам, как воробей среди павлинов.

— Что ты, госпожа, твой наряд прелестен, — учтиво возразил хозяин. — Но оставайся, конечно, если тебе так угодно. Однако на пиру я велю приберечь для тебя место рядом со мной. И прихвати восковую дощечку. Люди в застолье бывают иногда забавны, и мы с тобою неплохо повеселимся, глядя, во что превращает их твоя чародейная палочка для рисования.

И захромал по коридору. Легкое постукивание трости аккомпанировало его шагам.

Авита проследовала вместе с актерами на террасу, увитую серебристым плющом.