Марик Лернер - Юность воина

— Ай, — сказала слепая, все так же глядя поверх голов, — вот уж не догадывалась о твоем приходе, молодой воин. Чего ты, собственно, сюда заявился, дома у тебя в наших лесах нет, родичей тоже. Другие всю жизнь ищут, как бы к псоголовым втереться в доверие, а тебе прямо в руки пришло.

— Я не напрашивался, — оторопев от произнесенного, промычал Блор.

Он про свою жизнь у нелюдей ни с кем не делился. У горцев жил — вот и весь рассказ о случившемся. Все остальное — учеба, стычки и маги — он предпочитал держать при себе. Спокойней жить, когда на тебя не косятся, как на двухголового теленка. Одного демона на всю жизнь хватит провинции для обсуждения. Взгляды с двух сторон от Николаса и Жаклин ему сильно не понравились. Теперь не отмолчаться.

— Род Омоде из новых будет, — задумчиво сказала женщина, — всего пара столетий, как отделились. Такие либо держатся за традиции зубами, либо ищут новых путей. Что? Говори уж.

— Не имею понятия, как они именуются, — твердо заявил Блор. Он и на самом деле не имел таких знаний. Док при нем никогда названий, помимо долины, не произносил. А от прочих и вовсе не разобрать. Сплошной лай.

— Рубаха, безрукавка, — тоном пожилой бабушки, беседующей с неразумным внуком, произнесла слепая. — Узор никак не спутаешь. И ремень у тебя на поясе не из кожи тура, как здесь принято, а очень даже мастодонт поделился шкурой.

И где они взяли такого огромного в горах, не понял Блор. Тур ведь не просто так используется для воинского пояса. Он самый могучий зверь в здешнем районе. Это еще и символ. Не каждый самолично заваливает зверя, но очень почетно это сделать. Уж кого-кого, а ни лопатобивневого, ни прямобивневого, ни императорского мамонта он не сумел бы взять при всем желании. Водились они где-то на севере, за Крышей Мира.

— Иди-ка сюда!

Он невольно двинулся вперед, тем более что никто не останавливал. Стол на самом деле не очень велик, обойти сбоку несложно. Слепая потрогала ремень, ножны, хмыкнула и очень медленно провела пальцами по груди, останавливаясь на фигурах вышитого орнамента.

Ну расстегнул он куртку, но как она смогла углядеть незрячими глазами? Да здесь вообще никто о таких вещах знать не должен, с опозданием дошло. Чуть ли не у каждой семьи существуют свои отдельные узоры и расцветки.

Не так много он наблюдал гостей, но их кептарь, та самая подбитая мехом безрукавка, очень удобная для любой погоды и на ветру, разительно отличался по виду от местной сине-сиренево-золотой гаммы красок. Но ведь она этого разглядеть не может!

— Как тебя зовут?

— Блор фем Грай.

— Ну Грай твой далеко и не твой, — выдала она не слишком приятную правду.

— Я не спрашивал столь неподобающе великой мудрости. Сам знаю.

— Люблю дерзких, — почти весело сказала она. — Не хочешь о прошлом — скажу о будущем.

— И этого не надо, — поспешно потребовал Блор. — Следующей зимы можно не пережить, так и я могу предсказывать.

— Замолчи! — потребовала Жаклин.

— Пусть говорит — это забавно. Не часто приходят ко мне и затыкают уши.

— Я не напрашивался, — повторил Блор.

— А вдруг интересное узнаешь?

— Какой интерес знать заранее, что ждет? Жизнь хороша непредсказуемостью.

— А смерть?

— Она всех ждет в конце. Так или иначе. Рано или поздно.

— Тогда про настоящее, — ничуть не смущаясь, ответила она с приятной улыбкой на губах. — Решил остаться — привыкай к нашей жизни. Долго быть гостем в лесу человеку нельзя. Привыкнешь — и настороженность не покинет тебя никогда. В каждом шорохе и треске будет чудиться самое страшное. Не одни испытания кругом. Не одни враги рядом. Иногда люди говорят правду, а звери всего лишь звери. И шорох ветра за окном — вовсе не шаги медведя или убийцы, тщательно проверяющего твое жилье, прежде чем открыть дверь для удара.

Она замолчала и все так же смотрела куда-то в непонятное.

— Я ничего не понял, — сознался Блор, не дождавшись продолжения.

— А ты ступай и подумай.

— Ты тоже, Николас. Незачем присутствовать при женской беседе, с тобой и так все ясно.

— И что со мной ясно? — нервно потребовал выставленный у Блора за закрытой дверью.

— Хм.

— Нет уж, говори!

— Так это я скажу — не она. Ладно, — пробурчал Блор, пожимая плечами, — красив, обаятелен, весел, нахален, храбр, умеет владеть оружием и угадывает желания хозяйки на лету. Она еще рта не откроет, а он выполняет.

— Так говорят? — вполне миролюбиво спросил Николас.

— По-моему, ничего обидного. Гнидой, как Уоррена, не называют.

— Ну дядя и в самом деле был натуральный скот, — согласился тот, ничуть не удивленный. — Кстати, ты же его знал.

— Приятных воспоминаний, извини, не сохранил.

— Думаешь, родичу проще с таким дело иметь? Еще хуже. Он старший и имеет право заниматься воспитанием. А понимал он его не лучшим образом. Вечно норовил врезать за дело и без него. Просто от паршивого настроения. Срывался за свои неудачи на малолетке.

Блор, не особо прислушиваясь, изучал резьбу на столбах и крыльце. Когда они поднимались по ступенькам, не до этого было. Сейчас присмотрелся и уверился в своей догадке. Все кругом так и покрыто хорошо знакомой фигуркой с тремя головами. Настоящее, прошлое и будущее — символизируют детская, взрослая и старческая. Или по отдельности, но с прекрасно известными атрибутами. Над головами Солнце, Луна или Молнии.

А черепа на шее не для устрашения, а показывают перевоплощение. Она разрушает невежество серпом, а стремящихся к знанию благословляет свободной рукой. Но это для сильно умных. Большинство знает ее как богиню Смерти с севера, и ничего хорошего их не ждет. Достаточно посмотреть на бесконечные вырезанные сценки вокруг.

Куда там его жезлу с охотой. Здесь на животных не размениваются. Она пожирает людей. Еще бы, именно ей и судить по представлениям многих совершенное в этой жизни. Она известна по всей Империи под разными именами, а суть одна. Все рано или поздно приходят к ней, и никогда не останется без подношений.

— К счастью, мама оказалась достаточно умна, чтобы не доверить ему это дело. Официально мной занимался Энунд, правда, появлялся он всего несколько раз в году, зато опекун не родной дядя.

Это было понятно и так. Мальчиков очень часто отдавали на воспитание родственникам с мужской стороны. Считалось, дядя его научит всему полезному и при этом не станет жалеть, как родители. Чтобы сделать из молокососа воина, воспитателю требуется жесткость. Не жестокость, а именно жесткость.

Заодно и связи среди родственников крепились. Все друг друга знали и нередко приятельствовали с детства. И роль рода, а не одной семьи, достаточно росла от таких взаимоотношений. Обычай древний и многими не соблюдался уже давно.