Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

«Что же, и здесь мимо, — подумал Вольфгер, — и не скажу, что я этому не рад. Всё это обычные дела обычных людей, похоже, искать надо не здесь…»

— Простите, господин барон, я задумался и, боюсь, потерял нить ваших рассуждений… — извинился Вольфгер.

— А, бросьте, молодой человек, какая нить, какие рассуждения? — отмахнулся Фюрстенберг. — Да, собственно, я уже рассказал всё, что знал, остались крохи…

Францу фон Зиккингену было отпущено на этом свете немногим более сорока лет. С его гибелью германское рыцарство сдохло, как старая, никому не нужная собака, которая уже не может стеречь дом. Тем, кто уцелел, достались пыльные руины замков, бедность, тлен и забвение. Жалею, что дожил до этого дня, да. Вам, барон, пожалуй, не стоило тратить свой дар на моё лечение. Если бы не вы, я, возможно, уже встретился бы с Францем и со многими моими боевыми товарищами, которые неизвестно ради чего полегли в немецкую, французскую и голландскую землю… — старый барон украдкой смахнул выкатившуюся из круглого глаза слезу.

— Ну-ну, — неловко сказал Вольфгер, — уныние — смертный грех. У вас есть супруга и сын, которые любят вас, и которые готовы пожертвовать ради вас всем. Знаете, не многим Господь даёт такое счастье. Удовольствуйтесь этим.

— Вы правы, вы правы, — пробормотал Фюрстенберг, больше не обращая внимания на гостя, он был поглощён своими невесёлыми мыслями и воспоминаниями.

Вольфгер, стараясь не шуметь, встал и вышел из покоев старого барона. Он узнал всё, что хотел.

13 ноября 1524 г.

Барка скользила по тусклой, впадающей в зимний сон Эльбе. Вода была настолько холодной что, казалось, стала вязкой. Погода совсем испортилась. С угрюмого, похожего на грязный просевший потолок, неба сеялась снежная крупа, которая шуршала по крыше каюты, сугробиками ложилась на планширь и затоптанную палубу, падала в воду и мгновенно таяла. У берегов появились тонкие ледяные корочки.

— Не вмёрзнем мы на полдороге? — спросил отец Иона, зябко кутаясь в плащ.

— Барочник обещал, что сегодня к вечеру мы должны быть в Виттенберге, — ответил Вольфгер. — За день-то река не должна стать. Но ты прав, отец мой, мы еле-еле успеваем до ледостава, зима прямо хватает нас за пятки… Что-то уж очень рано в этом году.

Они сидели в каюте вокруг печки. Несмотря на то, что её топили круглосуточно, было холодно, а главное, сыро и промозгло — замерзающая Эльба за тонким дощатым бортом напоминала о себе.

Карл грелся на палубе, ворочая рулевое бревно, гном хлюпал покрасневшим носом, Ута выглядела грустной и задумчивой, Кот не слезал с её коленей, и только Алаэтэль, как обычно, сияла красотой. Казалось, она не прилагала к этому ровно никаких усилий: Вольфгер ни разу не видел, чтобы она пользовалась пудрой, помадой или какими-нибудь другими женскими снадобьями.

— Как прошло твоё прощание с Августом, госпожа? — спросил он у эльфийки. — Мне стоило больших трудов убедить его остаться в замке. По-моему, он влюбился в тебя без памяти.

— Как влюбился, так и… как это по-немецки? Отлюбился? Правильно?

— Ну, можно, наверное, и так сказать, — улыбнулся Вольфгер, — хотя правильно: «разлюбил». Парень признался тебе в любви, а ты жестокосердно отказала?

— Вроде того, — усмехнулась эльфийка. — Август начал разыгрывать передо мной миннезанг собственного сочинения и очень увлёкся, но мне это быстро надоело, и я сказала ему, что мы не можем быть вместе, потому что я — не человек. Но он мне не поверил.

— А ты что? — спросил Вольфгер.

— А я тогда сказала, сколько мне лет, и он мгновенно увял. Совсем ещё дурачок…

— И сколько же тебе лет? — немедленно влез в разговор Рупрехт.

— Вот когда сделаешь мне предложение, тогда и узнаешь! Возможно! — отрезала Алаэтэль. — А пока лучше нос вытри, а то сейчас капнет.

Гном обиженно фыркнул, но встал и, кряхтя, выбрался на палубу — сморкаться при дамах он считал некуртуазным.

— Как твои ноги, Карл? — спросил Вольфгер.

— Давно зажили, ваша милость, — отмахнулся тот, — на мне всё как на собаке… Так что, пока вы в замке были, мы с гномом от скуки маялись. В кости играть с этим приплюснутым философом никак невозможно — шельмует всё время, а разговоры у него больно уж заумные, у меня от них мозги трещат. Так что мы с ним всё больше молчали. Лошадей по очереди выводили, чтобы не застоялись, все окрестности замка объездили. Скучное здесь место, унылое, посмотреть не на что.

— Ну, место как место, — возразил Вольфгер, — просто время года такое: ни осень, ни зима, грязь, сырость, распутица. Любое место в это время покажется неуютным.

— Может, и так, — не стал спорить Карл, — а всё ж-таки хорошо, что мы, наконец, отчалили. Пора бы нам с этим самым Лютером поговорить. Исполним своё поручение — и домой, в Альтенберг. Вот где по правде хорошо-то!

— Посмотрим ещё, как оно выйдет, — с сомнением ответил Вольфгер. — Только вот есть у меня предчувствие, что в Виттенберге нашему пути не конец.

— Куда же дальше-то? — удивился Карл, — да ещё зимой? Кто же зимой путешествует?

— Не знаю, Карл. Приедем — там видно будет.

— А что это за город такой, Виттенберг? — спросил отец Иона.

— Понятия не имею, отче, — ответил Вольфгер, — я там никогда не был. А ты, Рупрехт?

Гном, который успел вернуться с палубы, отрицательно покачал головой.

— И я не была, — сказала Ута, — но я вообще мало где была…

— Наверное, какой-нибудь заштатный городишко, — пожал плечами барон, — ратуша, пара церквей, рынок, тюрьма, скотобойня… Ах да, раз город стоит на Эльбе, значит, ещё пристани, склады и что там ещё полагается иметь на судоходной реке?

— Мельницы, сукновальни… — подсказал гном.

— Не поверишь, но вот речные, а равно ветряные мельницы меня интересуют меньше всего, — откликнулся Вольфгер. — Пока я хочу знать только одно: где в Виттенберге самый лучший постоялый двор? Устал я сидеть в этой собачьей будке! А ведь плывём-то всего ничего…

— Что поделаешь, сухопутные мы люди… — пожал плечами Карл.

— Да, вот ещё что, господа мои, — серьёзно сказал Вольфгер, — хорошо, что вспомнил. Имейте в виду, что Виттенберг — это неофициальная столица лютеранства, а это течение христианства, в общем, враждебно католичеству. Мы про учение Лютера знаем совсем мало, а о том, какие порядки тут установлены, тем более. Евангелисты позакрывали монастыри, вынесли из храмов иконы, всё убранство и богослужебную утварь, и я понятия не имею, как они вообще относятся к монахам. Во всяком случае, святых здесь не чествуют, а из церковных праздников признают всего несколько. Поэтому, ты, отец мой, на время пребывания в Виттенберге станешь обычным бюргером. Рясу спрячь в мешок и надень то, что мы тебе купили в Дрездене. И не веди ты себя, ради Христа, как монах! Ну, представь, что ты булочник или школьный учитель, что ли…