Павел Буркин - Последний Храм

…Местами бой не остановило даже наводнение. Не стало командования, потонули пушки, отсырел порох. Но посреди полузатопленных развалин, где по пояс, а где и по шею в жидкой грязи, резались, рубились дрались горожане, стражники и солдаты в черных мундирах. Одни стремились прорваться, чтобы уйти от наводнения, вторые знали, что им не будет пощады, и стояли насмерть. А те, кто собрались вокруг цитадели, спешили ворваться в кольцо стен, напирая на остатки церковного батальона. Сюда, в кольцо стен, не проникло ни капли воды. Все разрушения здесь сотворили огонь и человеческая жестокость. Резня посреди горящих руин шла не один час…

В Новом городе не было ни того, ни другого, да и стихия мародерства не успела захватить всех. Здесь были кварталы, где о катастрофе узнали лишь назавтра. Вместе с остальными новостями. Но и им, и всем жителям Медара, особенно тем, кто годами работал на святого отца Клеомена, предстояло почувствовать случившееся на своей шкуре…

Год 1574, Восьмой месяц, ночь с 19 на 20 день.

Темеса, Совет Конфедерации.

Летняя ночь душным, влажным и горячим маревом распростерлась над Конфедерацией. Лениво тянуло влажным ветром с просторов Торгового моря. Ленивая пыльная поземка перекатывалась по городским улицам и пригородным проселкам. Лениво шелестели листвой пальмы и платаны, буки и тополя, лениво перемигивались в угольно-черном небе яркие южные звезды. Лениво брехали, высунув истекающие слюной языки, разморенные духотой дворовые псы. Лениво накатывали на берег волны Торгового моря — казалось, и море разморила жара и влажная духота, от которой улицы не остывали даже под утро.

Огромный город, колоссальное чудовище, раскинувшееся по берегам Темесской бухты, тоже забылся в тревожном, тяжелом сне. Затих неумолчный стук топоров и визг пил на верфях, лязг металла и рев пламени в доменных печах литейных заводов, скрежет лопат и звон кирок на стройках и в карьерах, как и тихий звон монет в банках и биржах. И только над кварталом красных фонарей неслись стоны, вскрики и шорох смятых простыней — у их обитательниц трудовые будни были в разгаре. Да еще в бесчисленных притонах и харчевнях раздавались пьяные вопли: голь с городских окраин топила безрадостную реальность на дне бутылок и кружек. Тишина нарушалась мерным стуком сапог патрулей. А вот вопли истязаемых в застенках Огненной Палаты ничей покой не нарушали: их не выпускали на волю толстые стены и глубокие подземелья.

Впрочем, было и еще одно место, где в этот час никто не спал — правда, и оттуда до горожан не доносилось ни звука. Но именно там обычно решалась их судьба, порой и на столетия вперед.

Старинная, еще языческих времен, ратуша изначально строилась как крепость. Могучие, даже теперь способные противостоять артиллерии, стены, усиленные перекрытия, похожие на бойницы узкие стрельчатые окна: рота смелых и опытных воинов смогла бы там отбиваться от полка — если, конечно, не усилить его осадной артиллерией. С тех пор к основному зданию пристроили дополнительные, все-таки одно дело управлять Темесой, и совсем другое — всей Конфедерацией. Вместо снесенных старинных домов вокруг ратуши разбили парк с фонтанами, дабы заседающим в ратуше городским нобилям было где отдохнуть. Но — удивительное дело! — парк все равно обнесли крепостной стеной, а в четырех угловых и единственной надвратной башнях уютно расположились фальконеты. Да и на самих стенах несли круглосуточное дежурство гвардейцы, готовые в любой момент закрыть ворота и вести огонь на поражение. Ничего удивительного: от внешних врагов Конфедерацию защищали горы и море, но не менее опасные враги у здешних толстосумов были в своих же трущобах.

Опаснее Ствангара и Контара вместе взятых — свои же голодные бунты.

В ратуше было несколько залов. Один предназначался для правительства. В нем заседал выборный дож, созданное им правительство, ведавшее повседневными делами. Пусть самые важные решения принимались Советом Семисот, но текущее управление никто не отменял, для него Совет был слишком громоздким и медлительным. В другом зале заседало высшее армейское командование, которое планировало кампании, формировало полки и эскадры, делало заказы военным заводам и верфям. Был зал, отведенный церковникам — там работали представители Церкви, хоть у Примаса Темесы и была своя резиденция. Был — зал финансистов и банкиров — как же торговая столица Северного материка (а то и всего Мирфэйна) — и без министерства финансов? Был зал судебных заседаний, высшая судебная инстанция Конфедерации. Был Посольский зал — именно там принимали послов, а в обычное время работало министерство иностранных дел. Был… Да много чего было в старинном здании и новых пристройках. Что поделаешь — бюрократическое сердце великой державы.

По идее, нынешнее дело было в компетенции не министерства иностранных дел, так дожа. Требовалось всего-то рассмотреть старинный, принятый в угаре первых лет после Обращения договор, срок действия которого как раз истекал. Сам по себе договор был важен, но его неоднократно продлевали, дополняли, и все это делалось автоматически, как нечто, не подлежащее сомнению. Неудивительно, что Совет Семисот ни разу не привлекался к этому делу, в лучшем случае одобряя очередное продление договора задним числом. Что побудило Совет Семисот принять дело в свое рассмотрение, да еще собраться на экстренное ночное заседание, дож Темесы Никколо Джустиниани откровенно не понимал.

И все-таки формально советники были правы: по законам Конфедерации, договора такого уровня должны рассматриваться Советом при участии дожа и законников из министерства иностранных дел. Тем более, если касаются части территории Конфедерации. А что Медар в нее входит, ни у кого, даже у церковников, никогда не было сомнений. Никто сей факт и не отрицал. Просто — как-то замалчивали, стыдливо обходя Медар в бесконечных словопрениях.

Притормозив у ворот в парк, карета дожа подверглась тщательному обыску. Таков обычай, его завели после нескольких громких убийств прямо в залах заседаний. Единственные, кому на территории внутри стен дозволялось носить оружие — гвардейцы. В случае неподчинения — и открывать огонь на поражение. Убийства прекратились: никому не хотелось испытывать меткость отборных ветеранов на себе. Вместо пуль и ножей в ход пошли хитроумные яды, и еще чаще — ложные доносы, взятки и грязные сплетни. Нормальная политическая жизнь.

— Сир дож, вы вольны продолжать путь, — удовлетворившись осмотром, отдал честь начальник дозора. Только лишь лейтенант — но по жалованию догоняющий полковников, а то и бригадных генералов. Потому гвардию никогда не любили в полевой армии, тем более на флоте, но сюда рвались изо всех сил.