Павел Буркин - Сила Мира

Но опыт тысяч боев — универсален. Руки смыкаются на талии Лалики, мы валимся в крошево из окровавленного шлака, вжимаясь в корку из смерзшейся крови и внутренностей. Под рукой чувствую теплую упругость груди, перед глазами — чувственные губы, из которых вырывается пар. Когда все кончится, Амме меня убьет.

Несколько мгновений нас тащит к стене клубящейся мглы. А может быть, она сама растет, а может быть, и то, и другое… Эти «а может быть» можно придумывать часами. Потом напор стихает, некоторое время я — как был, у нее на груди — просто лежу, глядя на смерзшийся от крови чудовищ шлак.

Потом жрица Великой Матери облизывает губы и хрипло произносит:

— Что, все?

— И не надейся! — ворчу я. — Все только начинается. Знаешь, что это за мгла? Еще одни Врата. Я тебя порадовал?

Лалика ойкает. Слезаю с ее мягкой, теплой груди (Амме лучше — по крайней мере для меня) и пытаюсь встать. Шатает изрядно, но стою. Значит, могу помочь даме, из рассеченных рук которой капает кровь. Перевязать есть чем — одежды на нас еще хватает — но некогда. Надо собрать остальных (кто еще жив и в силах колдовать), наскрести, кто сколько сможет, Силы — и ударить. Жаль, нельзя принести в жертву Владыке десяток пятнадцатилетних девственниц — тогда мы бы получили неплохой шанс выжить…

Взрыв разметал своих и чужих, и, конечно же, все заклинания как ветром сдуло. Куда-то исчезло тело Эккерхарда, пропал Зосима — мы ведь оставили его, раненного, в грузовом отсеке «колесницы». И, конечно, бессмысленно искать мастера Валленберга. Итак, уцелели четверо: я, Мелх, Амме и Лалика. А против нас…

Гляжу туда, где еще недавно были Миллимет, Леонтино и Джованни — и чувствую, как шевелятся под шапкой волосы: с юга, с противоположной от Врат стороны, валом валят… все те же Твари Ночи. Но это еще не все. Оправдываются худшие опасения — Тетрик и вправду чудесно спелся с теми, кто лезет в наш Мир через Врата, и уже пробил для них еще одни. Как и Аэлла. Какая прелесть — два человека-Ключа когда-то одолели моего Владыку, что им какие-то главы Храмов!

— Левдаст, нужно уничтожить вторые Врата, и немедленно! Потом займемся Тетриком. — Мелх, оказывается, уже оправился от удара, командует, пытаясь собрать уцелевших магов воедино. Он достоин королевского сана и ранга Высшего Палача — помимо огромной силы и знаний у него стальная воля и решимость. Ни хитрющий Зосима, ни могущественный Натан, ни прямолиненый, насколько вообще может быть прямолинейным Палач, Синари, ни, тем паче, трусоватый Ксандеф не могли противостоять королю. Потому все остальные Палачи (и, следовательно, кандидаты в Высшие Палачи) погибли, а он остался. Интересно, переживет ли меня? — Бьем этого мальчишку, Аэллой займемся потом…

— Чем, родной мой? — хрипит Амелия, сплевывая кровь и копоть. — Задом своим? Накопитель магии — тю-тю!

Мелхиседек вздыхает.

— Твоя правда, старейшая. — Надо же, а у Мелха еще есть силы на ехидство! В его устах «старейшая» звучит именно как намек на возраст, то есть изощренное хамство. — Есть, конечно, один путь… Как у Крейтона.

— Что? — возмущаюсь я. Такой подарок жрецам Единого — это уж слишком, особенно после случившегося в Медаре и Нехавенде… — А Храмы на кого оставим?

— А если не решимся, ни Храмов не будет, ни Богов наших, ни Мира, — вдруг тихо произносит Лалика. Красавица выглядит жалко и жутко — растрепанная, окровавленная, лицо исцарапано, запачкано грязью, кровью и копотью, руки распороты о шлак и чешую убитых чудовищ, из них капает и капает на спекшийся шлак кровь. Так выглядел Палач Иероним за час до принесения в жертву. — Помните, что говорила Дарящая Любовь? Храмы и Боги важнее наших шкур. Для того мы и объединились, и пришли сюда… Неужели сейчас побежим?

— Но у нас нет Силы, Лали, неужели не чувствуешь? — произношу я, положив руку на плечо женщины. После того, как познал всю силу ее страсти и красоты, я испытываю к ней странное чувство. Оно не походит ни на светлую, возвышенную над пошлостями любовь к Амме, ни на голое, неприкрытое вожделение, как на алтаре Амриты. А напоминает оно… как ни забавно, то чувство, которое я испытал благодаря Жаклин-Исмине. Я в ответе за нее, жрицу, потерявшую свой Храм. Потому что больше — некому.

— Сила у нас есть, — произносит женщина. — И эта Сила — я.

— Что ты предлагаешь?

— Левдаст, ты говорил, что можешь получить Силу из мук и смерти? Самое время. Я к твоим услугам.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не отвесть дуре оплеуху. Не сдержалась Амме. И это та, кого в мирном Эрхавене считали образцом ледяной невозмутимости и самообладания! Вот что делают с людьми война…

— Сдурела?! — орет моя любимая. — Головкой не ударилась?

— Я-то нет. А вы? — Лалика нешуточно возмущена. — Соображаете, что будет, когда оба человека-Ключа уйдут из Мира и присоединятся к хозяевам Врат?

— Должен быть другой путь, Лалика, — смущенно произносит Мелхиседек. Я думал, у меня одного вызовет ужас эта мысль, но, оказывается, королю тоже не по себе. — Может, еще раз повторим?

— Левдаст, — ласково, как тупому, разъясняет Лалика. — Чтобы вновь вызвать Алтарь Амриты и сотворить заклятие Священного Брака, изначально нужно немало Силы. Тогда она у нас была. Теперь нет. А вы можете сотворить Силу с помощью одного лишь жертвенного ножа, причем, если в жертву приносится женщина, жрица Амриты или Исмины — Силы будет больше. Действуй, или все погибнем, и наши Боги тоже. Пойми, я сама хочу жить, но выхода нет.

— А почему должна гибнуть именно ты? — спрашивает Амелия. — Жертвоприношение Верховной жрицы Исмины высвободит больше Силы.

Строго говоря, Амме права. Но… Не могу я так, не могу!!!

— Амме, вы же с Левдастом… — как девчонка смущается Лалика. — А я с ним всего лишь творила заклятие Священного брака. — Он не может без тебя жить, понимаешь! Нельзя так… И не забывай — у тебя Храм. А у меня — никого. Я вообще последняя жрица Амриты с Даром — так что Силы больше дам я.

Это не Амме права, а Лали. Проклятье, они мне обе стали как… Вот именно, как жена и, к примеру, лучшая подруга детства. И вот теперь я сам ее должен… Кто не пережил подобного, не поймет. Разъяснять бесполезно.

— Хватит болтать, — произносит Мелх. — Сейчас второй человек-Ключ закончит разбираться с Леонтино. Пора. Мелх, приготовь Лалику.

Вот так запросто — будто речь не о том, чтобы принести в жертву ту, что прошла с нами весь путь и стала ближе родственничков-Атаргов, а освежевать кролика. Лалика безропотно скидывает лохмотья и, постелив на смерзшемся от крови шлаке, ложится сверху. Роскошное, зрелое и, несмотря на кровь и грязь, еще прекрасное женское тело. То, что я сейчас совершу с ней, есть преступление против жизни и красоты, и с этим придется жить до конца дней. Жить, зная, что скормил Владыке чистую и преданную душу. Что замучил насмерть ту, с кем сливался воедино в любовном экстазе. Будь оно семижды семь раз проклято, кровавое ремесло Палача! И будь благословен Мир, ради которого согласны погибать такие, как Лалика.