В Бирюк - Обязалово

Дед, похоже, активно использует сказительское творчество главного местного болтуна. Уместно использует. А вот и новенькое:

— И иного много чего он понаделал. Да и вот, к слову сказать: построил у меня в порубе лестницу чудную. Вот, ежели к примеру, человечка какого туда спихнуть, то он по той лестничке быстро летит — не спотыкается, не бьётся, не ломается. И сидит там — живой и целый. А вот выйти… Лестничка, вишь ты, хи-и-трая… Проверить не интересуетесь?

А вот такой легенды про себя любимого — я ещё не слыхал. Дед-мифотворец? Но ведь он же ни слова неправды не сказал! Я, ведь, и правда — в Рябиновском порубе необычную лестницу построил.

Учись, Ваня, мозги пудрить. Пудры ещё нет, а процесс — повсеместно.

Купцы начали переглядываться. Но шапки — напяливали. Пришлось влезть:

— Вы, люди добрые, как хотите, а хлеб я у вас заберу. За прошлогодний товар. У меня на дворе полно гридней — начнёте дёргаться… Я тут, вот за этим столом, разбойный ватажок вырезал. Ни один не ушёл. Оно вам надо? Так как тебя звать-то, дядя?

— Далось тебе моё прозвище. Софроном кличут.

— Ну, значит, купцы рязанские, вы с Акимом здесь посидите, бражки попьёте. А мы с Хрысем и Софроном пойдём погуляем. Софрон бурлаков из селища выведет. Во избежание… А Хрысь пауков хлеб таскать поставит.

Купцы пытались возразить, рассказать об обидах бурлаков, о тяготах дальнего пути, о договоре с покойным Хохряком…

Последнее — заставило применить домашнюю заготовку:

— Хохряк нынче на кладбище лежит. Хочешь поговорить? Могу проводить. Там и ямка готовая рядом копана. Чтоб беседовать удобнее было.

Или мы в КВН не играли? На все ваши «вопросы» у нас свои «ответы» заготовлены.

Кто-то из баб уже вытащила на стол жбанчик бражки, вторая притащила шкворчащее мясо… И чего купцам дёргаться-то? Чуть подумают и поймут, что я им во всём уступил: и барки тащить не надо, и мешки не бурлакам таскать.

Оглядев моих людей на дворе, Софрон только хмыкнул. Ну и правда: гридень у меня тут один — Ивашко. Зато — толстый. Но Чимахай с Ноготком, Могутой, Фангом и парой здоровых рябиновских дворовых — выглядят пристойно. И ещё пара стрелков вне селища — никому уйти не дадут.

Бурлаки матерились страшно: Софрон вытаскивал их из-за столов, из бань, из… очень близкого общения с женским полом. Большинство его слушалось. Остальным он вправлял мозги кулаком. «Пауки» на Хрыся тоже ворчали. Но значительно тише: места на кирпичах всегда свободны.

К утру злые и невыспавшиеся бурлаки погрузились в барки, оттолкнулись и по-заваливались спать, оставив только кормщиков — вода сама несёт. Усталые, но довольные «пауки» тоже расползлись по избам.

Довольные: обошлось без бурлацкого «веселья», накрытые столы им самим остались, да и хлеб ссыпан в амбары.

Меня весьма удивило такое миролюбие пришлых — я ожидал кровавых разборок. Но Николай объяснил: Они ж тебе подарки не отдали. Считай — треть у них осталася.

Факеншит! Идиот! Купцы расплачивались с «пауками» хлебом, а с начальниками общин — подарками. Злато-серебро Хохряковой захоронки.

Но сделать я ничего не могу — «подарки» — нигде не прописаны, сумма-форма — не оговорены, свидетелей — у меня нет. Отличить «подарки» от собственного имущества или товаров купцов — я не смогу. А просто грабёж устраивать… Не «по правде».

Вторую причину мирного исхода озвучил Хрысь:

— Дык… по-рассказывали тут про твои подвиги. И как Хохряка зарезал, и про волхвов с ведьмой, и про пруссов. И из последнего: что Марана на твоём корме живёт, что кикиморы, по твоему слову, на деревах сидят, клешнями машут. Опять же: как ты палача Владимирского князя на своём дворе палкой бил и лицом в землю клал. Как в Боголюбского ножики кидал, а он мечом Борисовым от тебя еле отбился.

Да не было ж этого! Я Маноху даже и пальцем не тронул. И Андрей меч свой просто показывал. Однако, слово народа — слово божье. Хоть и враньё.

Как известно: год человек работает на репутацию, потом репутация всю жизнь работает на человека. Вот где-то год и прошёл, как я в здешние места попал.

Как кричал кот Матроскин, глядя на долбящего подоконник воронёнка: «Ура! Заработало!».

Удовольствие от «мирного расставания» заставило меня поддержать легенду и о некоторых других сторонах моей ну очень неординарной личности.

Перед уходом каравана Николай старательно обсуждал с купцами — как те придут с хлебом в следующий раз. Купцы с энтузиазмом кивали, радостно «междометили», но по рукам бить… избегали.

Обе стороны понимали: разговор — пустой, хлеба в другой раз они не привезут. И дорого для них, и обидно — ожидаемая халява обломалась. Отсюда их раздражение. Пока не пройдёт — толку не будет.

А мне нужны торговые агенты на Оке: реки вниз от Рябиновки — наиболее естественный и выгодный рынок сбыта.

Работать лучше с умными — отозвал Софрона в сторону:

— Даром время тратим — не придёте вы. Ни осенью, ни весной. Потому что дураки, и на меня обиделись. Но ты, вроде бы, поумнее остальных. Поэтому тебе от меня подарок. Запоминай: в это лето на Новогородщине будет сушь. А осенью мороз угробит яровые. Потом — голод. Зимой цена встанет: осьмина ржи по полугривне.

«Осьмина» — восьмая часть здешней хлебной меры, которая называется «кадь» или «оков». Мера — в 14 пудов, около 230 кг. При обычных, пока ещё, ценах показатель прибыльности — 40. Не процентов — раз. Если этот купчина не подымет на таком деле мешок серебра, то он не купец рязанский, а пень лесной.

— Ишь ты… Стал быть — грядушее прозреваешь? А ежели обман? Ты мне расходы мои выплатишь?

— А мёд ложкой не хочешь? Не любо — не слушай. Ты купец — риск твой. А вот что со мной жить лучше в согласии — поймёшь, когда локти себе по плечи сгрызёшь.

Мужик загрузился. Уже отчаливая от берега, он пристально разглядывал меня в полутьме предрассветных сумерек. А чего разглядывать? Запись новгородской летописи о голоде 1161 года — одна из немногих, которую я помню. Я бы к нему в долю вошёл. Но… Я его не знаю, он меня — аналогично. Ни проверить, ни проконтролировать.

Следующая летописная голодовка — через 8 лет. Обнюхаемся — тогда… поглядим.

Враждебные отношения между Рязанью, Муромом и Владимиром существовали всё русское средневековье. Вынужденный строить свой городок — Всеволжск, я неизбежно попадал в трясину взаимной вражды князей в этих городах. Принимая сторону одного, я, хоть бы и против своей воли, оказывался врагом двух других. По первости у любого из них было достаточно сил, чтобы просто придавить меня. Кабы не Софрон-рязанец — так оно бы и случилося. А с ним, с памятью его о моём «пророческом даре» — наоборот вышло.

Всё. Тянуть больше нельзя — вода уйдёт. Уже на следующий день мы начали энергично собираться в поход. В стольный град Смоленск за боярством.