Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

— Добро пожаловать домой, хозяин Фарнол.

— Спасибо, Гвиллис.

Много лет назад, когда я росла в Нью-Джерси, мои родители часто обменивались с друзьями-единомышленниками бумажными пакетами, полными прочитанных книг в мягких обложках. Когда в доме появлялся новый пакет, я просеивала содержимое в поисках чего-нибудь интересного. Однажды мне попался выпуск «Fantasy and Science Fiction». Прежде я об этом журнале не знала. Просматривая его, я увлеклась рассказом автора, с которым тоже еще не была знакома. Рассказ назывался «Другой мир» («The Overworld»), а автора звали Джек Вэнс. Едва я начала читать, мое нежное юное воображение попалось в медвежий капкан. Что это оказался за мир — Умирающая Земля Джека Вэнса! Меня заворожили экзотика, колорит, блеск, магия, приключения и опасности. Я влюбилась в его изумительный язык, несравненные описания, эксцентричных героев, причудливые диалоги, ум, стиль, фантазию и, прежде всего, в злой юмор писателя.

Разумеется, вскоре я узнала, что «Другой мир» — только первое из приключений плута по имени Кугель — и что есть другие. Следующий выпуск «Fantasy and Science Fiction» в бумажном пакете принес мне еще одну часть. В поисках остальных я много месяцев обшаривала букинистические магазины. Только через несколько лет мне попались «Глаза Чужого мира», и я наконец собрала всю историю о Кугеле, которая существовала к тому времени.

Прошло много времени. Я с удовольствием узнавала других авторов, работающих в жанре фэнтези и научной фантастики, восхищалась ими, завидовала. Я стала опытнее в суждениях, но восторг и радость от рассказов Вэнса были такими же, как десятки лет назад. И когда меня спрашивали (а об этом спрашивают каждого писателя), кто на меня повлиял, я называла несколько имен, и первым всегда вспоминался Джек Вэнс.

В то утро, когда Носяра Памяти явился нарушить покой чародея Сарнода, волшебник пробудился ото сна точно так же, как и во все прочие дни на закате времен Умирающей Земли. Он облачился в сине-зеленые одежды из чешуи чудовищной рыбы и выглянул в окно, расположенное на самом верху башни. Скоро он спустится, чтобы, как всегда, позавтракать саламандрами: одну ему подавали холодной, для памяти, другую — горячей, для сердца, а третью — живой, для ума. Но первым делом ему хотелось обрести желанный покой и осмотреть свои владения.

Башня возвышалась на острове посреди озера Бакил, которое питал длинный палец реки Дерны. За озером простирались густые дебри лесов и зловещие луга, по которым без позволения чародея не мог пройти незамеченным никто, даже эрб или деодан. И все же Сарнод поймал себя на том, что уже больше года каждое новое утро его терзает беспокойство, будто в сердце вонзается острый крюк, и накатывает странная жажда. Возникало чувство, что он вечно обезвожен и его туго натянутая кожа зудит. В покоях у него стояла чаша с водой, но это не помогало. Свежее и влажное дыхание озера врывалось в окно как нечто физическое и более грозное и пугающее, чем та громадная рыба, что ходит под его темной гладью.

Сарнод одиноко жил в башне с двумя слугами, которых заколдовал в соответствии с собственными нуждами, воспользовавшись для их создания своей кровью. Одного звали Бесшумная Птаха, это существо незримым стражем всегда присутствовало там, где находился чародей. Сарнод не мог постичь безмолвной поэтики существования Птахи. Тот жил невидимо, отчужденно, а Сарнод общался с ним мысленно и лаконично.

В то утро Бесшумная Птаха всполошил его, возвестив прямо в ухо:

— На золотом помосте под Устами Нижнего мира явилось существо.

— Существо из Низовья? Невозможно, — отмахнулся Сарнод.

— И все же… это правда, — ответил Бесшумная Птаха.

Точно так же как существовал Верхний мир, внизу располагались Подземные миры, один из которых, безымянный и невыразительный, Сарнод обнаружил и подчинил своей воле. Намеренно принижая значимость этого места, он называл его просто Низовьем, ибо мир тот был крохотным, и там, среди сот узких туннелей и крошечных пещер, сполна осознавая чудовищность своего положения, как нравилось думать Сарноду, жили все его враги, в наказание изрядно уменьшенные им в размерах.

— Я разберусь с этим, — пообещал Сарнод, и как бы в ответ Бесшумная Птаха одновременно теплой и студеной волной скользнул прямо сквозь чародея к двери, заставив Сарнода содрогнуться: что за дух, что за существо он усмирил?

Человек из плоти и крови и невидимое существо вдвоем отправились взглянуть, что нарушило их каждодневный ритуал.

Каждое утро вторая прислуга чародея, Т'сейс, готовила господину завтрак из саламандр. Однако этим утром саламандры Сарнода, блестяще-зеленые, выловленные в жирном озерном иле, лежали на кухонном столе позабытые, с выколотыми глазами (Сарноду не нравилось, когда еда глядит на него). Из расположенного внизу Зала встреч, где находились Уста и золотой помост, доносились звуки дыхания.

Уста существовали в башне задолго до того, как в ней поселился Сарнод. Он лично создал два немигающих глаза над загадочными губами — каждый из них был порталом в один из участков Низовья. Точно так же как и глядящая на него еда, Сарноду не нравились безглазые рты. Чародей заколдовал Уста таким образом, чтобы они работали в качестве тайного портала из Низовья.

До сего дня Уста вещали лишь трижды.

В первый раз они изрекли: «Остерегайся ложных воспоминаний».

Во второй: «Кому знать, как не тебе?»

В третий раз Уста молвили: «Рыба гниет с головы».

Больше они ничего не издавали, разве что запахи, приятные или смрадные. До сих пор.

В дальнем конце древнего Зала встреч располагались Уста и золотой помост. Через большой круг высеченного в белом мраморе мерцающего окна бесчисленными оттенками синего отражалось озеро и небо.

Замерев возле помоста, Т'сейс взирала на вторгшегося. Стоило Сарноду увидеть бледную темноволосую Т'сейс, как незримый крюк отпустил его сердце, которое словно нырнуло вглубь. Сложив руки, она отсутствующим взглядом взирала на помост. Т'сейс была двойником женщины, созданной в котле из сказок и зелий далекого Эмбелиона. Ничто в ней не принадлежало Сарноду: она его не желала, а ему не хотелось принуждать ее и сообщать об истинной ее природе. Казалось, она была лишена всех страстей и пыла оригинала — ему не удалось справиться с какой-то составляющей формулы, которая по-прежнему ускользала от него. По-своему осторожная и сдержанная, как Бесшумная Птаха, Т'сейс лишь подняла бровь, когда Сарнод подошел. Чародея огорчало это ее выражение лица — отчасти тоскливое, отчасти угрюмое. Она была последним порождением теперь уже остывших котлов: разочарованный неудачами, Сарнод занялся другими делами.