Аня Чеблакова - Смерть волкам

Да, комната изменилась, и не только потому, что с окна сняли занавески - в стене торчала дюжина гвоздей, на которых, с внезапной непонятной болью вспомнил он, висели их рисунки. Он рисование давно уже забросил - в университете было не до того, а вот Торвита... интересно, она ещё рисует?

Он медленными шагами подошёл к окну и ощутил, как будто кто-то приветственно помахал ему рукой из прошлого. На комоде возле окна стояла в рамке маленькая фотография, изображавшая его мать такой, какой она была до замужества. Здесь ей было лет двадцать, она была младше его, младше Торвиты. Отец почему-то поставил в комнату детей именно эту фотографию, фотографию не зрелой красивой женщины, какой они помнили свою маму, а юной стройной девушки с теннисной ракеткой в руке, которая задорно и весело улыбалась прямо в объектив.

Он прошёл к одному из кресел и сел в него. Его охватило вдруг странное чувство непричастности, чуждости его этому дому и этой комнате. В прошлый раз он заходил сюда меньше года назад, когда приезжал домой на зимние каникулы, но с тех пор как будто прошло много-много времени, и тот Рэйварго, каким он был тогда, казался нынешнему Рэйварго далёким, незнакомым... почти покойником.

В комнату мягкими шагами вошла Торвита, неся на руках ребёнка, и Рэйварго в первую секунду подумал, что как-то вернулся назад во времени - сестра была копией портрета матери, с той лишь разницей, что волосы девушки на портрете были острижены до ушей, а у Торвиты на плечо падала длинная коса.

- Пойдём к дяде, - сказала она сыну, подхватывая его поудобнее, и направилась к Рэйварго.

Улыбаясь, тот протянул им навстречу руки и, приняв мальчика из рук Торвиты, усадил его к себе на колени.

- Ну привет, глазастик, - проговорил он, осторожно пожимая двумя пальцами пухлую ладошку мальчика. Тот вдруг сморщился и захныкал - он явно не узнал своего дядю в этом небритом, обветренном молодом мужчине.

- Давай его мне, - сказала Торвита, и Рэйварго с хорошо скрытым неудовольствием позволил ей забрать малыша. На руках у матери он сразу успокоился и принялся задумчиво играть её косой и концами шейного платка, падавшими ей на грудь, но то и дело подозрительно косился на дядю.

- Ты как будто постарел, - сказала Торвита, садясь на подлокотник кресла Рэйварго, хотя рядом стояло свободное. Рэйварго задвигался, освобождая ей побольше места, как вдруг Торвита взяла его за руку и поднесла её к лицу, пристально глядя на ссадины и незажившие синяки на костяшках. Вдруг всё её лицо сморщилось, и она, выпустив руку Рэйварго, поспешно отвернулась. Брат, вытянув шею, увидел, что она вытирает глаза платком.

Он обхватил её рукой за талию и прижался лицом к ёё боку.

- Ну, хватит, маленькая, не плачь. Ты что думаешь, мы просто так отдадим им тебя и его?

- Да нет... я... - всхлипнула Торвита и обернулась, крепче обняв малыша.

Рэйварго вдруг тихо, нежно засмеялся.

- Знаешь, чем от тебя пахнет? Молоком.

- Так я уже не кормлю.

- Всё равно пахнет. Торвита... Я так по тебе скучал...

- Ты тоже будешь сражаться? - прошептала она.

Рэйварго нахмурился:

- Конечно. А как же иначе?

- И Гурдиль идёт, и папа! - в отчаянии простонала Торвита. - А если из вас убьют кого-то? Или... или всех? О, как это всё ужасно! - Уже не сдерживаясь, она залилась слезами и, склонив голову, прижалась дрожащим ртом ко лбу сына.

Рэйварго не стал её утешать. Всё ещё обнимая её за талию, он откинулся назад, нахмурившись.

- Но ведь иначе нельзя, Торвита, - проговорил он глухо. - Что ты можешь предложить, кроме этого?

Торвита молча встала и положила ребёнка на кровать. Тот перевернулся на спину и засмеялся, протягивая к маме ручки. Но молодая женщина лишь рассеянно погладила его по русой голове и, медленно выпрямившись, подошла к свободному креслу и села в него, опершись на колени локтями и повернувшись к брату.

- Я не узнаю тебя, Рэйварго, - тихо сказала она. - Раньше ты всегда стремился... я не знаю... к тому, чтобы решать проблемы мирным путём. Ты не был особенно драчливым.

- Здесь мирным путём ничего не решишь, - ответил Рэйварго, глядя не на неё, а на свои колени. - Ты не понимаешь, с кем мы имеем дело, Торвита. Я уверен, большинство из тех, кого он привёл сюда, не хотят убивать, но ночью они будут подчиняться ему, потому что такова их природа. Ими командует зверь в человеческом обличье, который хочет только одного - захватить наш город, забрать наше оружие, обратить или убить наших соседей. Этого не случится, только если он умрёт.

Торвита ничего не сказала. Она опустила голову, как будто ей тяжело было её держать, и несколько секунд смотрела на свои сцепленные руки. Её сын тем временем весело смеялся, катаясь на спинке по кровати и засовывая ручки себе в рот. Странно было слышать детский смех в комнате, где велись разговоры о страхе и смерти.

Откинувшись назад, Торвита посмотрела на брата и произнесла:

- Ты очень сильно изменился, Рэйварго. Что с тобой случилось?

Рэйварго молчал, глядя в никуда чёрными глазами, такими же, как у неё.

- Я смотрю на тебя, - вздохнула Торвита, - и не могу тебя узнать. Такое чувство, словно кто-то убил моего брата и забрал себе его тело.

Рэйварго быстро повернулся к ней, и на секунду в его смущённом лице промелькнуло знакомое Торвите доброе и несколько растерянное выражение, ранее свойственное её брату. Но оно тут же исчезло, и перед Торвитой вновь сидел усталый и мрачный незнакомец.

- Я убил одного старого оборотня, - тихо сказал Рэйварго, отводя взгляд от сестриных глаз. - Я его убил... и совсем об этом не жалею. Мне пришлось его убить, иначе он... иначе ты была бы права. - Его пухлые губы дёрнулись, он скрипнул зубами и проговорил чуть глуше:

- Я сделал это вот этой штуковиной, - он вытащил из кармана обсидианового слоника и протянул его Торвите. Её чёрные прекрасные глаза испуганно расширились, она быстро взглянула сначала на слоника, потом на Рэйварго. Брат снова улыбнулся незнакомой искалеченной улыбкой:

- Тебе он ничего не сделает. Он опасен только для оборотней. Возьми, подержи.

Торвита взяла слона пальцами и приподняла его, взвесила на ладони. Слоник понравился ей - камень был гладкий, отполированный, черты проработаны искусно и тонко - вот только, если верить Рэйварго, эта статуэтка побывала орудием убийства.

- Мама, - подал вдруг голос мальчик. Торвита подняла голову, встретилась взглядом с глазами сына:

- Что, мой сладкий?

- Мама, дай, - проговорил малыш и протянул свою пухлую ручку. Рэйварго вдруг поднялся, подхватил мальчика своими широкими ладонями и поднял его, уткнувшись щетинистым раздвоенным подбородком в его нежный животик.

- Нет, крошка, - сказал он, глядя снизу вверх в лицо мальчика. - Это опасная игрушка. Она моя. Пока что она точно мне понадобится, а вот потом... потом ты можешь её забрать.