Екатерина Юрина - Бестолковый гримуар

Вольг отмахнулся от наших похоронных мин и спокойно встретил злобный мокрый глаз пожатием плеч, мол "на войне все средства хороши". Око в ответ злобно сощурилось и закатилось, явив нам белое бельмо, потом в одно мгновение набухло и лопнуло, ручейком двинувшись к дальней стенке, увешанной полками с соленьями, да и просто всяким хламом.

Вилен не выдержал и тихо испуганно поинтересовался:

- Что это?

- Он у вас живёт. Стало быть это мне спрашивать надо что это! - Трактирщик качнул головой и сотворил божий крест, что де ведать не ведает и знать не знает. Я же могла вспомнить только давние Вигнаровы байки. Он вроде искренне пытался меня заинтересовать, чтобы запомнила на всю жизнь и всё такое... Но теперь я не знала, что с приобретёнными знаниями делать! И со временем, мне всё больше кажется, что наставник просто отменно "пошутил", когда заставлял выучивать это наизусть. Я значительно откашлялась и значительно спросила: - Слыхал о жихарях? Мне о них наставник рассказывал, но чему верить уверять не берусь. Все его истории звучат одинаково бредово.

- Почему? - влез наёмник. Он упёр руки в боки и орлом-соколом принялся оглядывать комнату.

- Потому что наша братия натуры сплошь тонкие, эмоциональные...

- Потом! Всё потом! Расскажи лучше о своих жихарях, - перебил меня, раздувая усы, Вилен.

О них я могла немногое вспомнить: домашняя разумно-всеядная нечисть. В сущности, не злобная, но памятливая. Ценит дружбу и взаимовыручку. Вигнар бы обязательно прибавил: "Дюже чевствует плесневелый сыр и печатные пряники. Поняла?" Исходя из этого, назревает вопрос: где взять плесневелый сыр и печатные пряники? За ними отправили опешившего трактирщика. А сами продолжили наблюдение за тем, как жихарь откручивает крышки банкам и заглядывает внутрь.

С четвёртой пошло что-то не так: из неё показалась красная "вареньевая" конечность, уцепилась за край и вытянула себя на свободу. Подобное повторилось ещё с двумя банками и одной бутылью. Причём, перед последней выстроились все остальные. Двое из них ударили по "рукам", а третий очень правдоподобно покачал несуществующей головой.

После освобождения они встряхнулись и забегали, как ошпаренные, по комнате, обыскивая каждый угол, заглатывая съедобное, а остальное порядочно надкусывая. Покусились на Вольгину настойку, так и забытую на импровизированном столе.

- Что-о-о?! Да я ж восьмилапого василиска голыми руками...! - взревел наёмник, порываясь на спасение заветной тары. Жихари зашкварчали и по их телу пошли мелкие дуги-волны. Я схватила Вольга за рукав и с энтузиазмом наблюдала за осушением бутыли. Наёмник стряхнул мою руку и разобижено хлопнул крышкой погреба. А я достала гримуар и осторожно подсела к четырём жихарям, обосновавшимся на приготовленным для себя двоицей столом...

Знаете, никогда не думала, что увижу, как домашняя нечисть налакалась, стала вспоминать прошлое и обливаться горючими слезами. Очень необычный опыт. Думаю, будет полезно описать это в своём гримуаре.

***

Выбравшийся на кухню мужчина сел на стул и удручённо подпёр голову. Мимо пролетел запыхавшийся Вилен, прижимая к груди зелёный кусок сыра. Вольг оценивающе проводил его взглядом и в следующий раз, когда трактирщик в вытянутой руке нес сухой обгрызенный пряник, цапнул его за рукав.

- Сожрали, ироды?! - побелел Вилен, и на пол полетели с трудом найденные продукты.

- Да, - горько уронил голову наёмник, печально хлопая рукой по плечу трактирщика. - Всю до капли осушили...

Вилен зашатался, схватившись за край стола.

- Да что же это... А что теперь делать?

- А у тебя другой нет? - Вольг с надеждой заглянул в лицо трактирщику.

Тот, не задавая более вопросов, приготовился обряжать в штаны и рубаху ухватистую Грушку... Но неожиданно чётко пробившийся снизу голос: "А вы людей едите?...Нет? А можете?... Нет-нет! Не стоит показывать!", прервал его размышления.

- А не обращай внимания... Магичество дурью мается. Я говорю, у тебя другой настойки нет?

Вилен смерил наёмника грозным взглядом, но почувствовал острую потребность в чём-то успокаивающем...

***

Моя работа шла своим отдельным чередом от излияний наёмника и трактирщика. Жихари не могли в полной мере говорить, но бодро вырывали слова из уже сказанного и составляли вереницу из чужих голосов и интонаций. В этом доме они жили издавна и ладили с хозяином вплоть до его кончины. Потом пришел другой и пригрозил им, если они отсюда не уйдут, то... Тут они замялись и продолжили с момента запустения трактира. В сумеречные годы сюда кто только не забредал и путники, и охотники, и хищная нечисть. Противопоставить им они ничего не могли и предпочли прятаться и пережидать ненастное время, пока однажды не додумались спрятаться в банках, но впали в спячку он нехватки еды и воздуха.

Трудности в общении мешали только в начале, а потом мы разговорились и всю ночь напролёт жаловались на жизнь, а наутро встретили спустившегося Вилена мирным и доброжелательным уведомлением, что у него появились новые работники. Мне они смущённо признались, что с детства увлекаются кухней и были бы счастливы поделиться своими знаниями. Вольг радостно потёр руки: "Хоть сносно поедим на дорогу!". А на вопрос, что он делал до этого, он попросил не сравнивать.

- Тогда за работу. Постояльцы уже встают. - У трактирщика явно болела голова, но держал себя в руках изо всех сил. Жихари переглянулись и с писком просочились в стену. Наверху громыхнули котелки. Мы наперегонки рванули к лестнице посмотреть, как студенцы готовят завтрак.

В кухне посветлело и стало в разы чище, а затопленная печь, важно выдыхала жар. Бесцветные "руки" с клубящимися внутри пузырьками начищали овощи - заглотнут в себя, а потом уже абсолютно чистую выплюнут в тарелку. К слову, этаким образом они управлялись со всем: и с грязной посудой, и с едой. Кто-то взялся замешивать тесто, следующий отправился обжаривать заправку, а остальные продолжали наводить свой порядок: выкидывая, счищая слои гари или просто переставляя в другое место, в процессе отращивая лапы, ноги, руки, носы и даже крылья - его удивление читалось большими рунами, когда вместо ушей отросли белые симпатичные крылышки.

За окном зазвучали птичьи песнопения, и я решила оторваться от занимательного подглядывания и немного вздремнуть. Преспокойно дошла до своей комнаты, щелкнула замком и онемела на несколько минут...от безысходности. Один полосатый негодник вновь каким-то образом пробрался в комнату, естественно расположившись на единственной кровати. Мордой зарылся в подушку, раскурочил постельное белье, скинул одеяло, растянувшись во всем этом безобразии, к большему удобству свесил заднюю лапу и во сне нервно поддёргивал кончиком хвоста.