Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

Альбрехт сказал негромко:

— Я пойду распоряжусь насчет добавочной охраны. А то желающие поглядеть на живого филигона и барак весь свалят. Думаю, достаточно и того, что разнесут весть о захваченном в плен.

— Действуйте, граф, — согласился я. — Такие новости придадут бодрости упавшим духом.

— Уже придали, — ответил он. — Слышите говор?

В двери заглянул барон Келляве, все еще в боевых доспехах, за ним видны лица рыцарей, что обеспечивали отход группы захвата.

— Ваше величество, — доложил он преданно, — доступ в эту часть лагеря посторонним прекращен. По вашему повелению!

— Прекрасно, — ответил я. — Посторонних пока не пускайте.

— Ваше величество?

— Даже лордов, — уточнил я. — За исключением. Я изволю проводить допрос пленника без помощников. А мне принесите только стул. Можно табуретку. Все!

Филигон, не реагируя на разговоры, висит на веревках, те растягивают его сразу в четыре стороны, не давая возможности сделать шаг, а только касаться пола копытами.

Я поднялся, сделал шаг к нему, а он быстро, очень быстро вскинул голову, хотя и не в той мере, как поднимает голову человек. Я снова ощутил на себе острый взгляд, хотя это не взгляд, филигон всматривается как-то иначе, не глазами, но всматривается пристально, почти сверлит взглядом, потом опять как-то странно потерял интерес и посмотрел в сторону.

Холод оставался в моих внутренностях, даже разлился по всему телу. Приоткрылась дверь, рослый воин принес табуретку, а сам остался у двери.

Двигаясь нарочито медленно, я опустился на стул, спросил воина.

— Что там за обломки?

Он ответил торопливо:

— Это он разломал… когда дергался. И не восхотел сидеть.

— Что ж, — сказал я, — пусть теперь стоит. Вольно, солдат.

Он отступил вплотную к стене рядом с дверью, а я вперил в филигона прямой, очень даже прямой взгляд. Что-то глупишь, филигон. Лучше все-таки сидеть, чем стоять. Или вообще не понимаешь, что такое стул? Вряд ли. Даже если у вас их нет, что маловероятно, но все равно глупо крушить то, чему не знаешь назначения.

— Итак, — сказал я по-филигонски, — имя, звание, должность?.. В каком чине?

На морде филигона, как я понял, отобразилось изумление, все-таки они произошли от человека, огромные глаза уставились вроде бы в меня, по коже прокатился холодок, пришлось напомнить себе, что он сейчас ослеплен светом того единственного факела у двери, и на самом деле видит меня только в запаховом зрении.

— Что? — произнес он очень высоким голосом, дискантом, что ли, да и тот почти переходит в ультразвук. — Ты же смакт.

Я ощутил радостную дрожь в теле, передернул плечами, сердце пошло стучать чаще.

— Смакт? — повторил я. — Ладно, пусть смакт. Главное, можем общаться, а это же громадное достижение! У нас войны начинаются даже между людьми, потому что не находят общего языка! А мы вот нашли!

Он не сводил с меня пристального взгляда огромных глаз, неужели как-то видит, хотя те совершенно закрыты диафрагмой.

По всему телу побежали мурашки, а филигон произнес еще более высоким голосом:

— Смакт, сними путы. И приди в Лоно.

— Мы можем общаться! — повторил я. — Теперь вопрос, кто вы и зачем прибыли?.. Хотя уже знаю, вы — филигоны. Это самоназвание?

— Все трепещет и смиряется перед филигонами, — ответил он. — Смирись и приди покорно. Немедленно Убери это, мешающее мне…

— Конечно-конечно, — заверил я, — тут же уберу… как только увижу, что у нас взаимопонимание… и что не навредишь нам… Значит, вы филигоны? Так вот почему понимаю… Почему вы здесь?

— Убери, — велел он настойчивее, — и смирись…

— Погоди, — ответил я, — давай сперва придем к какому-то соглашению.

Он повторил тем же предельно высоким голосом:

— Убери.

— Это что, — спросил я, — предварительное условие? Извини, но за нашим незримым столом переговоров у меня некоторые преимущества. Может быть, на самом деле их нет, но я пока этого не знаю, потому мой голос старше.

— Смакт, — произнес он.

Я спросил в лоб:

— Зачем вы забираете людей?

Он некоторое время всматривался в меня, так бы я рассматривал говорящую жабу или ящерицу.

— Ты тоже смакт, — произнес он.

— Что такое смакт? — спросил он.

— Смакт, — произнес он. — Смакт.

Я сказал терпеливо:

— Непонятно. Можешь объяснить?

Он почти по-человечески пожал плечами, я запоздало понял, просто пробует веревку на прочность, что не просто веревка, а Глейпнир, много лет или столетий удерживавший ужасающего Фенрира, который потом уничтожил весь Асгард и его обитателей.

Я посмотрел в глаза филигона, произнес как можно более высоким голосом, что почти на грани слышимости:

— Давайте поговорим. Всегда дешевле решать проблемы за столом переговоров. Если хотите, можем даже без свидетелей.

Он молчал и продолжал рассматривать меня в упор.

— Это для того, — объяснил я, — чтоб у нас не возникало неловкости. Дескать, предаем национальные интересы и все такое. Не все народу нужно сообщать, верно?

Он молчал, уже отвел взгляд, лицо его подергивается, я пытался расшифровать: эти проявления эмоций могут сказать больше, чем слова, их скрыть или подделать сложнее, хотя тоже можно, но что за игра у этого существа, пока не понимаю.

— Может быть, — сказал я, — мы поможем вам с вашими проблемами. Зачем вам наши люди? Почему терраформируете планету?

Краем глаза видел, как страж поглядывает на меня в недоумении. Даже показалось, что не слышит меня, будто я вообще перешел на ультразвук, но вроде бы не перешел, я же себя слышу, хотя да, это себя, себя мы всегда слышим.

Подождав чуть, я поднялся, сказал ровно:

— Нет желания отвечать?.. Хорошо, вернусь через час. Если не надумаешь говорить, будут приняты меры иного воздействия. Смакт я или не смакт, но тебе будет очень больно. Мы, люди, это умеем делать лучше всего.

Распахивая дверь, услышал гул громких голосов, рыцари яростно обсуждают захват пленного, скорбят о павших и строят планы, как теперь пойдут и всех убьют.

Все разом умолкли, повернулись. Я сказал с порога:

— Граф Гуммельсберг, барон Норберт, лорд Робер… вы тоже, барон Келляве, ко мне в шатер. Они безмолвно двинулись следом, я быстро прошел к себе, а когда за последним часовой опустил полог, сказал властно:

— Можете сесть, господа. Хотя это не совещание, а брифинг. Филигон упорно называет меня смактом, а что это за, объяснить не может…

— Или не хочет? — уточнил Норберт.

— Не знаю, — ответил я откровенно. — Но, барон, направьте сюда одного-двух умельцев, которые смогут вышибать ответы. Я дал ему час на раздумье, но вряд ли он понимает нашу меру счета. Хотя это неважно. Словом, ответы мы все равно получим.