Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

— А как всё замечательно сложилось, правда, принцесса? — Мелка зашептал мне на ухо ласково и вкрадчиво, только пальцы его, сжимавшие мой локоть, были словно сделаны из металла. — Безумный муж убил всех и умер сам… свидетелей нет. Виноватый мёртв. Здорово, правда?

Я отцепила его руку от своего локтя закоченевшими пальцами. Поднялась на ноги и медленно зашагала прочь.

— Эй, принцесса! Ты можешь здесь отлично устроиться. Зарабатывать на жизнь убийствами. Киллерам неплохо платят! Эй, слышишь?!

Ненавижу.

Словно слепая вышла я за ворота. Полицейский из машины крикнул мне что-то, но я махнула рукой, не желая отвечать, и он не стал настаивать.

…Редкие прохожие обходили меня стороной. Вид у меня видно был не очень. Одна сердобольная бабулька запричитала жалостливо при виде моего разбитого в кровь лица.

— Ой, доченька, да кто ж тебя так?! Далеко ль живёшь то? Замерзнешь ведь, совсем раздетая…

Я покивала согласно, ничего не отвечая. Действительно, куда я иду?

Бабулька догнала меня и сунула в руки тёплые варежки.

— На-ко вот… на! Возьми…

Я снова покивала и взяла нежданный подарок, чуть не выронив на снег Тотошку.

Бабулька, взглянув на моего питомца, тихо охнула, и резво отпрыгнула в сторону.

— Святые угодники, страсть-то какая…

Я поковыляла по дороге дальше, и уж больше никто не проявлял ко мне никакого интереса.

Теперь я знала куда идти. К бабке Вере, а куда же ещё? Дурная старуха может и не пустит меня, но она единственная в этом городе у кого я могу попросить приют. Могу заночевать в подъезде. Если мне память не изменяет, подъезд в доме бабки Веры тёплый и жильцы нередко гоняют оттуда пригревшихся бомжей.

Принятое решение придало мне силы, и я зашагала быстрее, если только мою ковыляющую походку можно было назвать быстрым шагом.

— Ничего, Тотошка, сейчас доберёмся. Бабка нас накормит. Мы помоемся и перевяжем твои раны.

Тотошка захрипел в ответ и заурчал сонно, убаюкивающее…

— Не сейчас, Тото! Мне только твоих видений не хватало.

Тотошка замолчал, но в моей голове успели промелькнуть жизнеутверждающие картины: бабка Вера тащит гроб, куски мокрой глины осыпаются в чёрное жерло пустой могилы. Кто-то невидимый стоит на самом краю, и пытается вытереть грязную лопату комьями серого снега. Что за чертовщина!

Я махнула головой, отгоняя видение, и чуть не упала от острой боли пронизавшей мою бедную черепушку. Постояла немного, приходя в себя, и снова двинулась дальше: потихоньку, бережно расходуя остатки сил.

Подъезд бабкиного дома оказался услужливо распахнут. Кто-то заботливо подложил камушек на порог, чтобы дверь не закрывалась, да так и не убрал. Я вошла в подъезд, и знакомый запах мочи и подгоревшей еды ударил мне в нос. Лампочки в подъезде не горели, и это тоже было знакомо и привычно. Я нажала на кнопку звонка и прислонилась к стене. Хоть бы бабка была дома, а не ускакала в гости к своим многочисленным подружкам!

За дверью было тихо, а потом послышалось шарканье старческих ног. Заскрипел ключ в замке, и дверь распахнулась без всяких предварительных «кто там?». Грабителей бабка сроду не боялась.

— Явилась! — удивительно, но на лице бабки Веры читалось явное облегчение. Неужели она переживала моё отсутствие?

— Ага, — я откашлялась и помялась, не решаясь переступить порог.

— Входи, чего застыла!

Бабка встала поодаль, и сурово скрестив полные руки на животе, наблюдала, как я разуваюсь и стряхиваю снег, запутавшийся в волосах и облепивший одежду.

— Хороша, нечего сказать, — бабка начала свою речь высокопарно и грозно, но неожиданно сникла и разрыдалась, прижимая к глазам полу грязного, засаленного фартука. — Я ведь все дни на ногах! Давление подскочило, думала «скорую» вызвать. Да что от врачей толку! Маша со мной сидела таблетками отпаивала. Думала — помру!.. Рази ж так можно?! Хоть бы позвонила, сообщила…

— Баб Вер, у меня тут… форс-мажор случился и всё такое.

— Мажор у тебя?! Это что ж за мажор такой, что целую неделю бабке позвонить нельзя, сообщить, жива, мол, и здорова, не переживай бабушка Вера, не надрывай своё больное сердце.

Неделю?!.. Время играет со мной злые шутки.

— Баб Вер, извини. Я… в аварию попала.

— Ой, господи, говорила я Маше: больницы надо обзвонить, но ей разве втолкуешь? А я сама так слаба была и сейчас вот давление…

Бабка заковыляла на кухню и загромыхала дверкой холодильника. Когда у бабки подскакивало давление, ей всегда надо было перекусить, иначе, как объясняла сама бабка Вера, она чувствовала необъяснимую слабость.

В дверях бабка показалась с ломтём хлеба щедро смазанным майонезом и крупным куском жирной селёдки поверху.

— Давай на кухню, — скомандовала бабка Вера, пережёвывая бутерброд и роняя на толстый подбородок капли майонеза. — Чего это у тебя?

Я бережно положила на пол раненого Тотошку.

— Вот.

Бабка прекратила жевать и нацепила на нос очки со сломанной дужкой.

— Породистый, — авторитетно заявила она, закончив осмотр. — Ты его Женька оставь. Мы его выходим и за хорошие деньги продадим.

Я не верила своим ушам.

— А ты видала таких?

— А чего ж? Вон по телевизору этих страхолюдин давеча показывали. Это кошки называются породы «сфин» или «финка». Больших денег стоят.

Тотошка приоткрыл глаза и в свою очередь осмотрел бабку. В его глазах теплился неподдельный интерес.

— Баб Вер, у меня деньги в больнице украли. Но я отдам за квартиру. Вот выйду на работу. Ты подожди немного, ладно?

Бабка задумчиво вытерла заляпанный майонезом подбородок и закинула в рот последний кусок бутерброда.

— Сволочи, — констатировала бабка Вера. — Ничего, заработаешь — отдашь. Только, слышь, Женька? Коммуналку-то опять подняли, фашисты. Ты мне с этого-то месяца больше должна на тыщу. Поняла? За этот месяц долг плюс тыща. И со следующего месяца на тыщу больше. И это по-божески, где ещё тебе так-то разрешат в долг жить? А, Женька?

— Нигде, — согласилась я. — Спасибо, баб Вер.

Хмурое утро осветило грязные окна бабкиной квартиры. Я лежала на своей скрипучей кровати, словно и не уходила отсюда никуда. Только Тотошка, сонно помаргивая выпуклыми глазами, напоминал о событиях последних дней. Он выглядел отдохнувшим и бодро поковылял на трёх лапах, когда бабка Вера налила ему в миску остатки вчерашнего супа.

— Вот, Женька, ещё скотину твою комлю, кругом ты мне должна будешь, — бабка радостно ощерила вставную челюсть.

— Хорошо, — покладисто согласилась я. — Я заплачỳ.

Бабка неожиданно обиделась.

— Да шучу я. Что уж шуток не понимаешь? Чай не разорюсь от тарелки супа.

Она демонстративно повернулась ко мне спиной, ласково поглаживая Тотошку по выгнутой спине. Тот не возражал.