Андрэ Нортон - Здесь обитают чудовища [Глазом чудовища. Здесь обитают чудовища ]

Увидев Ника, она отбросила в сторону кость. Выпрямив спину, женщина властным жестом указала на него и произнесла какую-то команду, однако он не понял её, хотя отдельные слова и показались ему знакомыми. Когда Ник не ответил, стражник снова ударил его.

Однако монах оттолкнул солдата в сторону, в ярости выкрикнув какой-то протест. Недоброе веселье, заигравшее на лице женщины, когда её подчинённый пытался вразумить пленника, сменилось разочарованием. Она пожала плечами и махнула рукой. Один из солдат поспешил за ещё одним куском мяса и передал его ей.

Тем временем монах стал прямо перед Ником и начал медленно говорить, делая паузу после каждого слова. Однако Ник снова ничего не понял и покачал головой. Взявший его в плен солдат вновь выступил вперёд, с почтением обратился к монаху, а потом повернулся к Нику.

— Кто… ты? — гортанно произнёс он, но несмотря на акцент Ник понял вопрос.

— Николас Шоу… а кто вы?

Солдат злобно ухмыльнулся.

— Не всё ли равно. Ты дьявольское отродье, — он сплюнул на землю. — Мы держим… демоны видят… Они задают нам жару… а мы зададим жару тебе!

И тут в их разговор снова вмешался монах, явно требуя от солдата какого-то ответа. Женщина, облизнув пальцы, перебила его замечанием, от чего все четыре солдата весело рассмеялись, но монах, повернувшись к ней лицом, принялся размахивать своим шестом. Женщина продолжала улыбаться, молча слушая его выкрики, однако солдаты веселиться перестали.

Ника подтащили к ближайшему дереву, прижали спиной к стволу и надёжно привязали плетёным кожаным ремнём. Монах следил за этими приготовлениями с одобрением и удовлетворением. Потом Ника оставили в покое, наедине с его мыслями, а все остальные, присев на корточки, собрались у костра и принялись за еду.

От запаха мяса Ник почувствовал голод. Казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как Линда дала ему миску похлёбки. Но ещё сильнее, чем голод, его мучила жажда, так что видеть бегущий невдалеке ручеёк становилось всё нестерпимее.

Создавалось впечатление, что эти люди никуда не торопятся. Один из солдат (или, решил Ник, точнее было бы назвать их латниками, поскольку их потёртая амуниция была несомненно ближе к средневековью, чем к его времени) скрылся в кустах, а затем вернулся, ведя нечищеную, тяжело переставляющую ноги лошадь, у которой рёбра выпирали из-под кожи, и карнаухого мула. Он подвёл их к воде и дал напиться, а потом снова отвёл в заросли.

Когда солнце начало припекать, монах распростёрся на земле подальше от костра, скрестив руки на груди и прижав к себе шест — своё странное оружие. Латники, отойдя на порядочное расстояние от своих предводителей, сделали то же самое, однако они поочерёдно сменялись в карауле, кто-нибудь из них заползал в заросли, а потом другой выбирался на полянку.

Покончив с едой, женщина обтёрла руки пучком травы, и это был её первый жест чистоплотности, который увидел Ник. Затем она прошла к ручью, напилась из него, сложив ладони горсточкой и снова вытерла руки, на этот раз об юбку. После чего некоторое время постояла, глядя на спящих монаха и солдат, а потом бросила на Ника быстрый взгляд и вернулась к своему каменистому сидению.

Однако женщина не стала ложиться спать, а, удобно развалившись, принялась играть одной из своих длинных кос и что-то тихонько напевать. Время от времени она, не таясь, бросала на Ника многозначительные взгляды.

Он уже ощутил жестокость латников, оголтелый фанатизм монаха, и вот сейчас такая же злоба, ужасная и отвратительная, исходила от неё. Ник сам не мог понять, что же такое на него нашло. Никогда прежде он не испытывал столь сильного отвращения к какому-то отдельному человеку или людям и ощущения, что понимает, что они чувствуют. Это было похоже на осознание того, что Джереми понимает его, на усилившуюся способность, о которой он прежде и не ведал. И от этого его охватил ещё больший страх.

Несомненно, он попал в очень скверный переплёт. Они запросто перережут ему глотку, их и приглашать не надо. Ник готов был уже поклясться, что женщина с удовольствием ждёт этого. Юноша понял только одно: его собираются использовать как предмет для сделки с теми, кого эти люди называют «демонами». И поскольку монах выкрикнул это слово, увидев Герольда, должно быть, именно с Народом с Холмов они и намерены торговаться, припугнув тем, что могут сделать с Ником. От этой мысли по коже пробежал холодок. Ибо, наверное, Народу с Холмов глубоко наплевать, что его убьют здесь. Он ведь отказался от предложения Герольда — точнее, отложил ответ на потом — вот почему Авалону нет до него никакого дела. Ему чётко объяснили: Авалон защищает только своих, а остальных ждёт та судьба, которую они сами выбрали.

Теперь Ник уже жалел, что он не ответил по-другому. Ему казалось, что все эти разговоры викария об изменении, о неправильности подобного выбора — ничто по сравнению с этим пленом. И всё же — он был упрям и знал это — ничто не заставит его сделать выбор помимо своей воли.

Всё это сомнительное приключение началось потому, что ему захотелось убежать, побыть наедине с самим собой, когда никто не давил бы на него и не поучал. И вот к чему это привело. Из чувства долга помчался он в тот раз за Линдой. А после встречи с англичанами они должны были принять их образ жизни просто потому, что он слишком мало знал, чтобы рисковать…

Монах храпел, однако его негромкий храп почти полностью заглушался более мощным хором латников. На поляне показался сменившийся дозорный, и женщина, подозвав его к себе жестом руки, отдала какое-то приказание. Прикоснувшись к ржавому шлему указательным пальцем, он отправился туда, где паслись животные. Она следила за ним, потом встала и прошла к ручью.

Зачерпнув руками, сколько смогла, воды, она пошла, быстро семеня, к Нику.

— Aqua… — она вытянула руки так, что Ник почти мог дотянуться.

Латынь! Она говорила на латыни!

К его лицу приблизились ладони. Теперь, когда вода была возле самых губ, его жажда стала просто пыткой. Но Ник не верил ей. Не верил, что у неё есть хоть какое-то чувство сострадания. Это была просто игра, в которую ей захотелось сыграть.

Вода капала на его рубашку, просачиваясь сквозь пальцы, наклонить только голову — и напьёшься. Но что-то внутри него говорило «нет», и он прислушался к этому совету.

Улыбка женщины растаяла, и она выплеснула остатки воды ему в лицо. Потом быстро прошла назад к своему валуну и так же быстро вернулась с маленьким кнутом; рукоять его потускнела, однако её ещё украшали грубо обработанные самоцветы. Размахнувшись, женщина ударила его по лицу, и Ник ощутил резкую боль словно от удара ножом.

Несмотря на всё своё самообладание, Ник вскрикнул, и женщина, рассмеявшись, некоторое время стояла перед ним, поигрывая плёткой и наблюдая, как действует на него эта угроза. Однако, если она и замышляла какие-то новые шалости, то ей снова помешал монах.