Анастасия Калямина - Волшебство на грани

- Всё плохо. - Не согласился я.

Меня не интересовало, где нахожусь, и как здесь оказался. Эти факты, просто не запечатлелись в моей памяти.

- Жизнь должна продолжаться. Пойми ты это уже! - не выдержал мой отец и ударил кулаком по тумбочке.

Я даже не вздрогнул, а он продолжал, весь на взводе:

- Зачем ты себя убиваешь?! Так нельзя! Прекрати сходить с ума!..

- Я не могу без неё...

- Можешь! Всё ты прекрасно можешь!

Казалось, он сейчас взорвётся. Никогда раньше я не видел его таким сердитым.

- Не смей умирать! Кому ты что докажешь! - негодовал он.

- Я просто хочу быть вместе с Карси. - Слова давались мне с трудом, в глазах затуманилось от слёз. - Ты не понимаешь...

- Всё я понимаю! Ты не представляешь насколько! - Он снова ударил по тумбочке. - Думаешь, мне было легко, когда я потерял вас с Фолией!..

Странно, но эту историю он мне так и не рассказывал. Теперь же, было фиолетово, бросал он нас с мамой тогда, или нет.

- ...Но я это пережил! - Он вытер пот со лба. - И не хочу терять единственного сына!

- Карси...

- Да опомнись, ты! Её нет! - он даже хотел меня встряхнуть, но, бросив взгляд в сторону доктора, не решился.

Тут доктор, который с опаской поглядывал то на меня, то на него, решил вмешаться:

- Прохор Платонович, извините, но дальше держать его в сознании нельзя. Вашему сыну становится хуже.

- Куда уж хуже! - Буркнул Прохор Платонович.

Доктор подошёл, усыпил меня, заблокировав мысли. И я отключился, как телевизор, выдернутый из розетки. Я ничего не чувствовал, мне ничего не снилось.

- И всё равно мне не нравится, что вы подвергаете его действию этих чар! - Сердито проговорил мой отец, поднимаясь.

- У нас нет другого выбора. - Кратко ответил доктор. - Юноша сейчас слишком подавлен, и волноваться ему категорически нельзя. Только так мы можем приостановить его подсознательное саморазрушение.

- Доктор, но, всё-таки, что может ему помочь? Веселящее волшебство? Оно ведь улучшит настроение...

- Сомневаюсь. Волшебнику, может, и помогло бы. Но в случае с чародеем, это даст обратный эффект...

***

Прохор Мылченко вышел из отделения. В вестибюле к нему сразу же подбежали Мартина и Альфред, которых туда не пускали.

- Ну, как он? - обеспокоено спросила Мартина.

- Стабильно. - Кратко ответил Прохор Мылченко.

Ему не хотелось рассказывать близнецам, что со мной происходит.

- Это хорошо или плохо? - насторожился Альфред.

- А где Дмитрий? - спросил мой отец, пытаясь их отвлечь от этой темы.

- Ему надоело вас ждать, и он ушел.... И, всё-таки, что с Семёном? Что врачи говорят?

Похоже, придётся им все рассказать. Он уже собирался это сделать, но тут его внимание привлёк Морквинов, с которым шла какая-то темноволосая женщина в серой блузке и розовой до колен юбке. Женщина эта тащила большой розовый чемодан.

Приглядевшись, он с удивлением узнал в ней двоюродную сестру покойной жены. Вид у этой женщины был очень рассерженный.

Димка подвёл её к ним. Прохор неуверенно протянул ей руку для рукопожатия, сказав:

- Здравствуйте, Ирина...

Тётя Ира от рукопожатия отказалась, с подозрением глядя на него.

- Кого-то вы мне очень напоминаете. Только вот, кого...

- Это отец Семёна. - Тут же подсказал ей Димка.

- Значит, ты, Прохор Мылченко, бросил жену и сына, а теперь появляешься непонятно откуда?! Совесть проснулась? - Накинулась она на моего отца.

- Это долгая история. - Смутился тот, увёртываясь от удара газетой, свернутой в трубочку.

Пока они разбирались друг с другом, точнее, разбиралась тётя Ира, Альфред шёпотом поинтересовался у Димки:

- Слушай, а что это за женщина? И почему она себя так ведёт?

- А Семён вам не рассказывал о своей тетё, которая живёт в Зебрландии...

- Вроде, что-то рассказывал. - Вспомнила Мартина.

- Так вот, это она, собственной персоной.

- Я уже её боюсь. - Ухмыльнулся Альфред.

Тётя Ира тем временем выдохлась изливать моему отцу своё возмущение, и устало опустилась на скамью, обмахиваясь газетой.

- Вы... вы... - она, тяжело дышала. - Чёрствый сухарь....

Прохор Мылченко, решив, с ней не спорить, опасливо присел рядом, материализовал стакан с водой и протянул ей.

Отпив три глотка, она чуть остыла, и просипела:

- Что с Семёном?

Морквинов подкатил чемодан, оставленный тётей посреди вестибюля, к скамье, Альфред с Мартиной сели по другую сторону от тёти Иры.

- Он болен. - Ответил мой отец, взял у неё стакан и отпил глоток. - Это я виноват, не доглядел! Теперь не знаю, как помочь. Врачи отключают ему сознание и блокируют мысли. Он словно не живой...

- Довольно! - перебила тётя Ира, снова закипая. - Почему вы позволяете им это делать?!

- Это единственное, что может...

- Так, всё! - она резко поднялась, и направилась к стойке регистратуры. - Никому не позволю так обращаться со своим племянником! Я его забираю!

- Ирина, это безумие. Вам не позволят! - попытался остановить её мой отец.

Та потребовала вызвать главного врача. Он явился в вестибюль через десять минут, и на него тут же обрушился гнев моей тёти.

- ...Это что ещё за безобразие! - кричала она. - Как так можно!..

Оказавшиеся в вестибюле люди с интересом наблюдали за этой сценой.

Доктор пытался оправдываться, но тётя безжалостно отбивала все его аргументы, даже "Он может умереть, если не блокировать сознание", не подействовало на неё.

- Или вы прекращаете свои пигмейские методы, или я забираю отсюда племянника! - возмущалась тётя Ира. - И сама займусь его лечением!

Судя по тону, говорила она вполне серьезно.

Наконец врач сдался:

- Ладно, мы пересмотрим методы его лечения...

- Вы уж её простите, она в этой стране первый раз. - Извинялся Прохор Мылченко, чувствуя себя неловко...

***

Через три дня после этого разговора.

...Я проснулся....

Пустота в голове. Неприятная и, почему-то, давящая.

А ещё я не помнил последних событий, как будто кто-то взял большую чугунную сковороду и шарахнул меня ей по затылку, обеспечивая кратковременной амнезией. Единственное, что я смог выудить из глубин воспоминаний, как отец выходит из себя, и бьёт кулаком по тумбочке. Но вот, что он мне говорил, не знаю.

Я присел на кровати, осознавая, что одет в мешковатую белую с бледно-зелёными вертикальными полосками пижаму, и принялся осматривать место своего пребывания.

Стены обклеены желтоватыми обоями. Такого цвета обычно бывает больной пересохший лимон. Прямоугольные лампы, в плафонах которых покоились прожаренные лампочками трупики мух, "украшали" потолок. Решёток на окнах нет, уже хорошо. Значит, меня не удерживают.

Вот и та самая тумбочка возле кровати, дверца её немного покосилась.

На тумбочке было пусто. Как и в ней. Интересно, где мои вещи, ну хоть какие-нибудь? В самой тумбочке тоже ничего нет.