Стивен Кинг - Колдун и кристалл

Первым делом он проверил цистерны. Нашел их в целости и сохранности: они стояли рядком, на новых колесах, готовые в нужное время двинуться в путь, укрытые нарубленными ветками. Некоторые ветви пожелтели на концах, но прошедшие дожди освежили их. Джонас убедился, что к веткам никто не прикасался.

Потом он поднялся на холм, прошелся вдоль трубы, все чаще и чаще останавливаясь, чтобы передохнуть. Когда он добрался до проржавевших ворот, отделявших склон от нефтяного поля, сломанная нога разболелась не на шутку. Он внимательно изучил ворота, нахмурился, заметив пятна на их верхней части. Возможно, они ничего не значили, но Джонас подумал, что кто-то перелез через ворота, не рискнув их открыть из опасения, что они вывалятся из петель.

Следующий час он провел между вышек, уделяя особое внимание тем, что еще работали, пытаясь обнаружить следы постороннего присутствия. Он нашел множество следов, но идентифицировать их (особенно после прошедших дождей) не представлялось возможным. Молокососы из Привходящего мира могли побывать здесь; городская мелкота могла побывать здесь; Артур из Эльда и все его рыцари могли побывать здесь. Неопределенность ситуации действовала Джонасу на нервы, портила ему настроение (как и любая другая неопределенность, за исключением той, что возникала на доске при игре в «Замки»).

Он уже двинулся назад, решив спуститься с холма, сесть на лошадь и вернуться в город. Нога горела огнем, и только хороший глоток спиртного мог успокоить боль. Визит на «Полосу К» откладывался на другой день.

Он уже миновал полпути до ворот, когда увидел заросшую проселочную дорогу, по существу, две колеи, тянущиеся от СИТГО к Великому Тракту, и тяжело вздохнул. Что он мог увидеть на этой тропинке, но, раз он все равно сюда пришел, работу следовало довести до конца.

Работа не волк, в лес не убежит, мне бы сейчас выпить.

Но не только у Роланда желания зачастую отступали перед чувством долга. Джонас вздохнул, помассировал больную ногу и двинулся по проселочной дороге, где, как это ни странно, и нашел то, что искал.

В той самой колее, в дюжине шагов от того места, где заросшая травой дорога сливалась в Великим Трактом. Поначалу он решил, что белый кругляшок, проглядывающий сквозь траву, — камень. А потом увидел черную круглую дыру — глазницу. И понял, что в траве лежит не камень, а череп.

Кряхтя, Джонас нагнулся и поднял с земли грачиный череп. Который уже видел прежде. Как, впрочем, и весь город. С черепом не расставался этот шут, Артур Хит… как и всем шутам, ему требовались атрибуты его профессии.

— Он называл этот череп дозорным, — пробормотал Джонас. — Иногда насаживал на луку седла. Иногда носил на груди, как медальон. Да. Череп болтался у него на груди в ту ночь, когда в «Приюте путников»…

Джонас повернул череп. Внутри что-то звякнуло. Джонас потряс череп, подставив ладонь, и на нее выпали несколько звеньев золотой цепочки. Вот, значит, на чем держался череп. В какой-то момент цепочка порвалась, череп упал в траву, и сэй Хит не удосужился отыскать его. Мысль о том, что череп найдет кто-то другой, не приходила ему в голову. Мальчишки беззаботны. Просто удивительно, что им удается вырастать в мужчин.

Лицо Джонаса оставалось спокойным, но внутри все бушевало. Они тут побывали, сомнений в этом не было, хотя еще вчера он бы высмеял любого, кто заикнулся бы об этом. Приходилось признать, что они видели и цистерны с нефтью, пусть и надежно укрытые ветвями. Если бы не грачиный череп, он не узнал бы об этом.

— Когда я покончу с ними, их глазницы будут такими же пустыми, как и твои, сэр Грач, — пообещал он. — Я лично их вычищу.

Он уже замахнулся, чтобы выбросить череп, но передумал: а вдруг пригодится. С черепом в руке Джонас направился к тому месту, где оставил лошадь.

Корал Торин шагала по Травной улице к «Приюту путников». Во рту у нее пересохло, голова гудела. Она встала лишь час тому назад, а похмелье уже совсем ее замучило. В последнее время она слишком много пила и знала об этом. Практически каждый вечер, хотя на людях ограничивала себя одним-двумя стаканчиками. Пока, полагала она, никто не подозревал о ее дурной привычке. А раз никто не подозревал, она рассчитывала и дальше сохранить все в тайне. Но как еще она могла переносить своего идиота брата? Этот идиотский город? И, разумеется, тот заговор, в котором участвуют вся Ассоциация конезаводчиков и по крайней мере половина крупных фермеров.

— К черту Альянс, — прошептала Корал. — Лучше синица в руке.

Но держала ли она синицу в руке? Или кто-то из них? Сдержит ли Фарсон свои обещания? Обещания, полученные от человека по фамилии Латиго и озвученные Кимбой Раймером? Корал терзали сомнения. У деспотов вошло в привычку забывать о своих обещаниях, а синицы в руке клевали тебя в пальцы, гадили в ладонь, а потом улетали. Впрочем, все эти рассуждения не стоили и выеденного яйца — со своей позицией она уже определилась. Опять же люди всегда хотят есть, пить, гулять и играть, кто в карты, кто в кости, независимо от того, перед кем они гнут спины и от чьего имени собираются налоги.

А когда старый демон совести обретал голос, пара-тройка стаканчиков помогала лишить его дара речи.

Корал остановилась напротив похоронного бюро Крайвена. Смеющиеся парни, стоя на лесенках, развешивали бумажные фонарики. Им предстояло зажечься в ночь Жатвы, осветив Равную улицу нежным, мягким светом.

Корал вспомнила, с каким восторгом в детстве смотрела она на эти фонарики из цветной бумаги, вслушиваясь в треск фейерверков, радостные крики горожан, звуки музыки, доносящиеся из «Зеленого сердца». За одну руку ее держал отец, за другую — старший брат Харт. Он как раз надел первую пару брюк.

Ностальгия захлестнула ее, но сладость воспоминаний быстро сменилась горечью. Ребенок вырос с худосочную женщину, которой принадлежал салун и бордель (не говоря уже о значительном куске Спуска), женщину, чьим последним сексуальным партнером стал канцлер ее брата, женщиной, которая уже не могла не думать о бутылке. Как такое могло случиться? Ребенок, каким она была, меньше всего на свете хотел превратиться в такую женщину.

— Где я ошиблась? — спросила она себя и рассмеялась. — О, дорогой Человек Иисус, где ошибся тот безгрешный ребенок? Можешь сказать «аллилуйя». — Она спародировала странствующую женщину-проповедника, которая появилась в городе годом раньше, Питтстон ее звали, Сильвия Питтстон, и рассмеялась вновь, более естественно. Вновь двинулась к «Приюту», уже в лучшем настроении.

Шими ухаживал за своими цветами. Помахал ей рукой, она ответила тем же. Хороший парень этот Шими. Она без труда нашла бы ему замену, но радовалась тому, что Дипейп не убил его.