Роберт Силверберг - Легенды II (антология)

Тяжек долг того, кому служат все, ибо он служит всем

Гектор прочел его и протянул руку к правому подлокотнику.

— Траан дер, синга ивер монокран фри, — тихо произнес он на языке древних серенное, Перворожденных, детей Эфира — первых жителей этого острова. — Явись именем короля.

Мраморный подлокотник раскрылся, и на уровень трона поднялась механическая рука, сжимающая королевский скипетр Серендаира.

Этот символ власти представлял собой палицу темного дерева длиной с бедро взрослого человека, покрытую позолотой и рунами. Под слоем золота еще просматривались зеленые, пурпурные, алые и золотистые штрихи — цвета деревьев Каменного леса, откуда, возможно, и взяли этот жезл. Алмаз величиной с детский кулачок на его конце тускло светился в сумраке зала.

Гектор вынул его из механических пальцев.

В темных глазах Канты появился блеск, которого Гектор раньше не видел. Он вопросительно посмотрел на нее и удивился, когда она заговорила — обычно Канта ревниво оберегала свои мысли.

— Если бы престол перешел к старшему сыну Вандемира, а не к младшему, мы давно бы уже увидели тебя на этом троне, Гектор.

Он встал, спустился и зашагал к выходу.

— Выходит, мне предназначено закончить свои дни именно так. Будь я королем, я не уехал бы. Зато ты, Канта, и Джармон, и Анаис, и Севирим — вы все отправились бы вместе с остальными, чтобы охранять их в новом для них мире и продолжать жить. По этой, и только по этой причине я сожалею, что престол не достался мне.

Кизийка ничего не ответила, и из дворца они вышли молча. У самой крепостной стены Гектор тронул ее за руку.

— Скажи мне одну вещь, Канта. Время церемоний прошло, пустой учтивостью мы ничего не достигнем. Когда ты говорила, что король кизов выбрал тебя как представительницу вашего народа, я сразу подумал, что ты сама вызвалась. Ты — старый и самый близкий друг моего отца. Это ради него ты решила остаться со мной, верно?

Канта недовольно сощурилась.

— Маквит никогда не попросил бы меня об этом. Никого не попросил бы.

— Я знаю, — улыбнулся Гектор, — но ведь ему не пришлось просить.

Канта нахмурилась и призналась:

— Нет. Не пришлось. Я и верно осталась ради него — чтобы быть рядом с его сыном, когда его самого здесь нет. — Она смотрела на зеленые поля, позолоченные клонящимся к западу солнцем. — Такой конец не хуже любого другого.

— Спасибо, — сказал Гектор. — За то, что осталась, и за то, что сказала.

Она только кивнула в ответ.

— Я попрошу тебя еще об одном, — сказал он, когда они стали спускаться по лестнице. — Взяв женщину и ребенка с собой на север, мы будем двигаться медленнее, и это уменьшит надежду на их выживание. Элизиан — наивысшая точка южной половины острова. Если море пощадит хоть что-то, это будет он. Побудь с ними, Канта, и позаботься о них, особенно о мальчике. Мы оставим тебе провизию, а в садах можно будет брать яблоки. Если нам удастся сдержать море, а у тебя кончатся припасы, можешь вернуться в гостиницу. — Канта кивнула, и Гектор остановил ее, придержав за локоть. — Но если придет волна, поднимитесь как можно выше. Советую тебе держаться поближе к башне провидцев. — Он указал на самый высокий из шпилей замка, где жил когда-то Грааль, провидец и королевский советник.

Канта снова ответила кивком.

Джармон уже держал лошадей наготове. Мужчины сели верхом, и тут мальчик завопил, извиваясь в крепких руках Канты:

— Не-ет! Вожми меня с собой! — Он смотрел на Гектора. — Хоцу с тобой!

Его крик прозвучал в голове Гектора, как эхо. Точно так же кричал Айдан в тот день, когда он посадил свою семью на корабль.

«Хоцу с тобой, папа! Хоцу с тобой!»

У него сжалось горло. Он вспомнил, как расплакалась Талтея, такая сильная и храбрая, услышав мольбу своего сына. Он нагнулся, погладил мальчика по голове и кивком простился с Кантой. Ребенок, когда Гектор оглянулся, все еще бился в ее руках и сдался только, когда всадники почти совсем скрылись из виду.

Совсем как Айдан.

Теперь они ехали вдоль реки на север, где когда-то мулы тянули баржи, нагруженные товарами из дальних стран и с северных островов. Эти караваны вели торг у каждой переправы и каждой деревни, а заканчивали путь в Саутпорте, огромном городе в устье реки.

Камни на обочине дороги содрогались. Чем дальше на север, тем чаще и сильнее становились подземные толчки, а небо почти полностью затянулось туманом, сквозь который изредка виднелись клочки синевы.

Всадники хранили молчание. С каждым прожитым ими днем туман сгущался все больше и глушил сперва шутки, а потом и всякие разговоры.

Наконец они достигли Гавани Надежды, большого мукомольного города на Великой реке, где скрещивались западный и восточный тракты. Прежде Гавань была сердцем реки. Повозки, вытянувшись, сколько хватал глаз, сгружали зерно для мельниц и загружались всевозможными товарами с барж. Теперь город опустел, а колеса больших мельниц застряли в грязи или уперлись в камень.

Мельница Пратта, самая крупная из всех, стояла на самом глубоком и быстром участке реки. Западный и восточный берега рядом с ней соединял мост, с которого открывался красивый вид. Теперь западная половина моста обрушилась, но восточная еще сохранилась. Путники проехали мимо, и только жар солнца где-то над головой помог им определить, что сейчас полдень.

За мельницей, где дорога сворачивала на восток, Гектор объявил привал, чтобы лошади могли попастись. Зачерпнув горсть гладких речных камешков, он позвал Анаиса, и они вдвоем пошли вдоль берега. По широкому руслу реки едва струился узенький ручеек.

— Помнишь, она здесь казалась в добрую милю шириной, — сказал Гектор, глядя, как вода пробирается между камней и разбитых бочек на дне.

— Да. Упасть тут в воду было смерти подобно. Мельница молола день и ночь — из того, кто свалился бы в реку к северу от нее, назавтра испекли бы хлеб.

— А теперь мы могли бы перейти ее вброд, лишь слегка промочив ноги. Словно река никогда и не делила остров надвое. — Гектор посмотрел на камешки у себя в руке. — Отец как-то сказал мне то, что теперь не выходит у меня из головы. — Он помолчал, припоминая отцовские слова в точности. — Он входил в братство Кузенов, солдат, повинующихся ветру. Там он научился входить в двери ветров, что помогало ему преодолевать большие расстояния за короткое время. Когда я спросил, какой магией он для этого пользовался, он ответил: никакой магии не требуется, надо лишь уяснить, что расстояние — это иллюзия.

Всех нас, и друзей и врагов, соединяют узы, которые сильнее того, что нам видится как мировое пространство. Это пространство, это расстояние — всего лишь порог между одной и другой областью, одной и другой душой, дверь, мост, если хочешь. Чем сильнее связь между двумя местами, тем ниже порог — тем легче его перейти, вернее сказать. Физическое расстояние становится чем-то второстепенным. Это знание помогло Маквиту выиграть величайшую битву своей жизни и победить огненного демона, ф’дора Тсолтана. Его ненависть к этому демону и ко всему роду ф’доров была сильнее каких бы то ни было препятствий, и мир оказался недостаточно просторен для них. — Гектор перевел дух. — По этой же причине, должно быть, мне кажется, что мои жена и сын совсем рядом, и во сне я не вспоминаю их, а именно вижу — такими, как они есть сейчас. По этой же причине тебе снится Дерево Мира и твои родные места.