Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка

Только когда монахи закончили с чтением и закрыли свои книги, один из них увидел, что мой отец пришел в себя, и нехотя подошел к изножью кровати.

В гробовой тишине он стоял, не говоря ни слова, не издавая ни единого звука, не выражая никаких эмоций. Монах пристально пялился на Каспара так долго, что стало откровенно жутко, но при этом отец не мог оторвать взгляда от стоящего рядом.

Затем качнулся воздух в спальне, и Каспар ощутил легкий сквозняк. Переведя взор на дверь, он обнаружил вошедшего старика в скромном длиннополом облачении аббата. Этого человека Каспар узнал и торопливо силился понять, что же в его доме понадобилось Отто Шульце, настоятелю небогатого монастыря Вессберг, имевшего мизерных размеров владения на границе с землями Рейхенштейнов.

Лицо аббата несло печать усталости, слегка подрагивающие руки покоились на груди. Он подошел и с неискренней улыбкой сказал:

- Отдыхайте и набирайтесь сил. Скоро вам предстоит о многом рассказать мне и сделать важный выбор.

Глава одиннадцатая

Качая в руке опустевшую кружку, Пауль Рейхенштейн примолк.

Был уже поздний вечер, и значит, с момента, когда путники собрались вместе, прошел не один час. От выпитого вина и усталость чувствовалась иначе: кто-то клевал носом, хотя и не терял нити повествования, а кто-то, как, например, сам рассказчик и Виллем, держался уверенно, будто и не был утомлен событиями уходящего дня.

Воспользовавшись паузой, Михаэль Бреверн не стал никого тревожить и тихонько направился на поиски вина. Откуда-то из подсобных помещений трактира он принес два бочонка, которые водрузил на стол, придвинув к стене. Теперь каждый наливал себе сам, сколько считал нужным и так часто, как желал.

В отсутствие Бреверна хорошо захмелевший Николаус нашел свиной окорок, как умел, нарезал его и подал к общему столу на большом плоском блюде.

Теперь и Эльза Келлер присоединилась ко всем. Она наполнила вином стеклянный фужер - хозяйский или предназначенный для важных гостей - и обратилась к рассказчику:

- Пожалуйста, господин Рейхенштейн, продолжайте. Что случилось дальше?

Нотариус кивнул, опрокинул в себя очередную порцию вина и продолжил историю:

- Почти две недели мой бедный отец провел в беспамятстве и окончательно пришел в себя через трое суток после первой встречи с аббатом Шульце. Все это время за ним ухаживали монахи, хранившие гробовое молчание, не дававшие никаких ответов на осторожные и многочисленные расспросы Каспара.

С момента когда рассудок вернулся к отцу, он сразу заметил, что в собственном замке находится на положении узника. Впрочем, не ускользнуло от него и то, что его тюремщики не очень на таковых походили и даже сами напоминали арестантов.

Когда же состояние Каспара улучшилось, с ним впервые заговорили. Явившиеся в очередной раз монахи принесли одежду, обувь и приказали поскорее собираться на беседу с аббатом. В тоне их речей отчетливо слышалось слепое преклонение перед Отто Шульце и полное презрение к моему отцу.

Аббат расположился в старом кабинете дяди Каспара, в который со времени похорон никто не заглядывал. Как могло показаться на первый взгляд, там мало что изменилось, однако отцу стали постепенно бросаться в глаза некоторые детали, не сильно его обрадовавшие.

Стол аббата Шульце был буквально завален документами, и Каспар лишь сейчас поразился огромной площади столешницы, несмотря на то, что видел ее не в первый раз. Каспара подвели к креслу, и аббат, не отвлекаясь от бумаг, жестом указал ему сесть. Желая подвинуться ближе, отец попытался переставить кресло, но выяснил, что сделать это было невозможно, так как каждая ножка была намертво привинчена к полу.

Не дожидаясь действий отца, монахи сами усадили его на место и отошли к двери.

- Епископ передал мне высочайшее поручение провести церковное расследование инцидента, произошедшего в вашем имении, - буркнул аббат, по-прежнему не поднимая лица. - Скажу больше, Император и Понтифик в курсе случившегося и весьма опечалены свершившимися здесь преступлениями против людей и Господа.

- Я разве что-то...

Отец не успел закончить фразу. Резко выпрямившись, аббат сел ровно, положив руки на столе параллельно друг другу, и грозно сверкнул глазами. После такого логично было ожидать бури гнева, но ее не последовало.

- В отличие от епископа я рад вашему выздоровлению, - холодно сказал Шульце. - Признаюсь, мне не очень хочется проводить следствие в отношении вашей особы, но как рядовому слуге Церкви обсуждать приказы мне не по чину. Каспар, подождите еще чуть-чуть, я разберусь с поступившими бумагами, и мы приступим к нашему долгожданному общению.

С этими словами аббат бережно раскрыл некую папку и погрузился в чтение, предоставив моему отцу возможность подумать и осмотреться внимательней.

На стене справа Каспар увидел странного вида бледно-розовые пятна, которых раньше там не было. Их явно пытались затереть, на что указывала сильно поврежденная штукатурка, но с этой задачей не смогли справиться. Конечно, их сделали менее заметными, но зато больше по размерам. При этом темные красные точки в центре каждого пятна сделались еще очевиднее. Наконец-то поняв, что это за следы, и после каких именно действий они могли остаться, Каспар перевел глаза на глухую стенку письменного стола, за которым сидел аббат.

Из-за неровности досок стенка стола справа не касалась пола, и в образовавшемся таким образом зазоре отец увидел что-то маленькое, желтоватое. Сощурившись и присмотревшись как следует, Каспар различил крупный зуб, выбитый вместе с куском челюстной кости.

Не зная, куда еще отвести глаза, мой несчастный отец взглянул себе под ноги, но и там его взору открылось неприятное. Внутри словно все оборвалось, стены и пол зашатались, а глаза застил мрак. В трещинах досок Каспару открылись следы высохшей крови тех, кто сидел в этом же кресле, что и он, тех, кто раньше него удостоился чести побеседовать с аббатом.

Шульце закончил ознакомление с документами, сдвинул все, что могло ему мешать, к краям столешницы и освободил перед собой пространство, словно намереваясь писать. Он глянул на Каспара и в его лице увидел то, что не могло не обрадовать. Мой несчастный отец всем своим видом выражал смирение и трепет, готовность беспрекословного подчинения. Молча закивав своим мыслям, старик попытался улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Лишь разъехались в стороны уголки губ, как если бы аббат пытался проглотить нечто, что самим присутствием во рту вызывало рвотный рефлекс.

- Вы даже не догадываетесь, любезный Каспар, во что умудрились вляпаться, - сказал Отто Шульце. - Тот, кого вы полагали святым, на деле оказался преступником, редким исчадием ада. Он изворотлив, как змей, и ядовит, как тарантул, хотя ловко выдавал себя за невинного ягненка. Он подобен обезьяне, путешествующей с бродячим актером. Та умело прикидывается милой и потешной, но специально обучена залезать в карманы и кошельки зевак, чтобы лишить их подчас последнего гроша.