Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка

Ему ответил Хорст:

- Конечно, мертв, но точно не при тех обстоятельствах, о которых говорит нам господин Бреверн. Помнится мне, он из-за юношеской самоуверенности возглавил кавалеристскую атаку, и та плохо для него закончилась.

Михаэль Бреверн вздохнул, возвращая интерес к себе.

- Кроме этого варианта рассказывают историю, более соответствующую тому, что видел Николаус в своем сне. Она отличается тем, что Альбрехт отказался последовать за Бестией в другой мир с какими-то мифическими великими соперниками. Он громко кричал, проклиная коня и тот день, когда самонадеянно решил, что сможет рано или поздно обуздать мрачные силы жеребца. У него ничего не вышло, он сам подчинился дьявольскому созданию. Альбрехт оттолкнул коня и смело направился к настигшим его шведам, чтобы принять смерть от их оружия, однако Бестия не позволил ему исполнить задуманное. Он подскочил, поднялся на дыбы и, повалив рейтара на землю, раздавил его копытами насмерть. Только после этого конь исчез вместе с дымной тучей. Вот теперь точно конец истории.

За столом вспыхнуло шумное обсуждение, через несколько минут переросшее в бурные споры.

- Как у истории с сотнями, с тысячами очевидцев, у истории, которая была заявлена господином Бреверном как совершенно правдивая, может быть две взаимоисключающие концовки? - не понимал Виллем.

Пауль Рейхенштейн на это отмахнулся:

- В этом нет ничего удивительного: кому-то что-то привиделось, одни рассказчики что-то додумали, а другие приукрасили. Меня больше волнует, как Густав Адольф в одно и то же время может быть убитым и счастливо править Швецией?

- Кстати да, - согласился писарь, собираясь напомнить Рейхенштейну о карете баронессы Кюнне, в которой путешествовал нотариус, но сдержался.

- Я говорю вам, он мертв! - не выдержал Хорст, и его супруга утвердительно закачала головой. - Правда это произошло при других обстоятельствах.

- А мне показалось странным, что господин Бреверн назвал затяжной войной тот давний конфликт со шведами, который продлился-то меньше года, - объявила Эльза Келлер. - И как я заметила, вы, Виллем, с этим соглашались.

- Разумеется, - ответил Виллем. - Как же я мог не согласиться, если война длилась десять лет? Слава Господу и здравому смыслу, вовремя подсказавшим саксонцам, что им неплохо было бы помочь Империи и выступить вместе с остальными германцами.

- Вот те на! - выпучил глаза Пауль. - Помимо шведов, у нас появились еще и саксонцы?

Путники продолжили бурную дискуссию, а Михаэль не обращал никакого внимания на происходящее за столом. Он молчал, не давал ответов и был полностью погружен в себя. К нему подсел Николаус и заговорил, поняв, что не будет услышан никем из спорщиков:

- Моя мать приходится барону Шварцмайеру дальней родственницей. Сестрой или племянницей, сейчас уже никто не разберется. Когда я был еще совсем юнцом, родители намеревались отправить меня к нему на воспитание, но потом передумали. Михаэль, назовите мне настоящее имя Альбрехта.

Купец проигнорировал просьбу, и даже не шелохнулся, делая вид, что не слышал Николауса.

- Пожалуйста, скажите, - не унимался юный фон Граусбург. - Я уверен, это важно, чтобы понять суть творящегося вокруг нас беспорядка. Хотя бы намекните. Фамильный герб рода Альбрехта - вепрь, пронзенный стрелами?

Нехотя, еле уловимо Михаэль Бреверн кивнул, и Николаус откинулся на спинку, шумно выдыхая воздух. Остальные были так сильно заняты разбором истории о рейтаре, что ничего ровным счетом не замечали, не слышали.

- Нам нужно вместе найти этому объяснение, - предложил Николаус, вновь обращаясь к Бреверну. - Давайте отталкиваться вот от чего. Выходит, если бы обстоятельства в мире сложились иначе, и жизнь моих предков была бы иной, то все произошло бы именно так, как в вашем рассказе. И что нам дает понимание этого?

Он замолчал, вопросительно и с надеждой глядя на купца, который хлопнул молодого человека по плечу и отметил с вымученной улыбкой:

- Ничего не дает. Но я искренне рад, Николаус, что на самом деле вы живы.

Глава двадцать восьмая

Молодой чародей со шрамами на лице вовсю веселился, забавляя самого себя комментариями по поводу горячих споров путников в трактирном зале.

- У них же сейчас мозги закипят, и черепа взорвутся, как закрытые котлы с кашей! - заливался он над своей очередной удачной шуткой.

Никто не заметил, как колдунья закатила глаза и устало уронила голову на грудь. Только когда картинка поплыла, распалась на ромбы и серебристые квадраты, чернокнижники разом обратили на нее взоры. Седовласый подхватил сползающее с кресла тело, и принялся хлестать женщину по лицу, приводя ее в чувства. Было очевидно, что он злится по-настоящему: желваки на его щеках заходили вверх-вниз, во взгляде читался гнев. Впрочем, и самообладания он не терял. Едва женщина осмысленно глянула на него, как он, не прибегая к обвинениям и укорам, спросил с нотками подлинного переживания в голосе:

- Как вы?

- Я была неправа, что не послушала вас. Извините.

- Все будет хорошо. Вы восстановите силы. Вы справитесь, - утешал седой мужчина, беря холодные пальцы колдуньи в свои руки.

Картинка развалилась на мелкие кусочки и стала похожа на старинную бледную фреску. Она обвалилась, но ни один из ее обломков не достиг каменного пола, растворившись в воздухе с тихим хрустом битого стекла.

- Эй-эй! А как же история этого придурковатого писаря? - непонятно у кого поинтересовался юноша. - Если честно, мне очень понравилось коротать время, слушая сказки и наблюдая за этими недотепами.

Колдун, скрывавший уродство за капюшоном, откашлялся и сказал:

- Я тоже воспринял память, передавшуюся писарю, поэтому знаю, что ему приснилось.

- А история из его сна? - живо полюбопытствовал худой колдун.

- Ее я тоже знаю. Во сне писарь видел себя мчащимся по сельской дороге, очень узкой и продолжающей сужаться. Ветки стали хватать его за одежды, за волосы, ухватили за сапоги и сдернули с лошади. Далее он увидел себя лежащим у огромного дерева, корни которого не просто удерживали его, а высасывали из него все соки.

- Ну же, - не выдержал юноша со шрамами. - Начинайте уже.

- Хорошо. Вот вам история Виллема Рангера, которого безрассудно любили, но он любил только себя.

Виллем был единственным ребенком в семье, где мама, как и положено, занималось домом, а отец был средней руки кожевником, чьи товары пользовались большим спросом. Родители рано заметили склонности мальчика к грамоте и стремились развить в нем эти способности, считая, что они в любом случае пригодятся ему в будущем. Виллема отдали в приходскую школу по достижению им подходящего возраста, хотя многие родители неразумно затягивают с этим.