Илья Крымов - Драконов бастард

В главном обеденном зале гостиницы, прямо за входной дверью стены, пол и даже потолок покрывала почерневшая кровяная корка. В ее разводах на полу виднелись десятки следов, а в двух местах на одной из стен навеки запечатлелись человеческие силуэты. Такие силуэты появлялись, если напротив них кого-то испепелили.

Обыскав все помещения, Тобиус нашел лишь следы опытного и дотошного обыска, разгром и беспорядок, неприглядные останки пищи на кухне и в кладовой, а также огромное множество мертвых мух. Насекомые плодились на гнили, наверное, несколько поколений, но все щели в здании были так хорошо заделаны, что им просто некуда было улететь, и в конце концов мухи просто передохли в заточении от голода. Убедившись, что искать больше нечего, магистр покинул постоялый двор тем же путем, которым проник внутрь. Погода портилась, и надо было устраиваться на ночлег.

Большинство хозяйственных пристроек либо уже развалилось, либо сильно обветшало без ухода, но конюшня все еще стояла. Устроив битюга в деннике, почистив, накормив и напоив его, Тобиус достал из телеги большое полотно и поставил вокруг нее угловатую палатку, использовав клетку как одну из опор.

Крон вел себя тихо. Во время путешествия он несколько раз пытался дотянуться до своего тюремщика, когда думал, что Тобиус потерял бдительность, и всякий раз это заканчивалось очень плачевно для зулана. Врожденный иммунитет к магии позволял существам, подобным ему, не бояться чар, воздействующих на разум или работу организма, но, чтобы противостоять боевой магии, этого не хватало. Было похоже, что могучий вождь сломлен, но его глаз, с ненавистью следивший за волшебником, свидетельствовал об обратном. Сломленные не ждут удобного момента, чтобы воспрянуть. Сломленные вообще больше ничего не ждут.

Поджарив на огне окорок, Тобиус настругал мяса в большую миску и сунул ее в клетку. Зулан не признавал ни хлеба, ни овощей, пил только воду, ел только мясо, но то было сначала. Чем дальше на восток катилась повозка, тем более безразличным становился узник к пище. Он тощал. Волшебник пробовал добавлять в еду разные полезные травки, прибавляющие сил, но, лишь только учуяв посторонние запахи, одноглазый отказывался от пищи совсем.

Закрыв клетку, Тобиус уселся на спальный мешок и стал не спеша жевать свою порцию. Перед его глазами стояли картины, увиденные внутри. Что же сталось с Марэном? Жив ли он еще? Добрались до него священники или кто-то из тех, кого Тобиус отогнал темной дождливой ночью? Стал некромант добычей или смог сбежать? Ничего не было понятно. Кого-то убили в обеденном зале, и скорее всего, жертв насчитывалось больше двух. Был ли среди них Марэн? А если нет, то он ли совершил убийство?

— Непонятно, — пробормотал волшебник, жуя и не чувствуя вкуса мяса.

Крон к своей тарелке не прикоснулся, он сидел, без сил привалившись к решеткам остро выпирающими лопатками, и буравил человека взглядом.

— Чего ты вылупился на меня? — хмуро спросил Тобиус. — Ешь давай, я ничего туда не добавлял. Мало того что умираешь на глазах, так еще и смотришь на меня, будто это я тебя голодом морю. Все кости уже видно.

Зулан не шевелился.

— Ешь давай! — рявкнул Тобиус на гроганском языке. — Ешь, а не то умрешь!

— А что, если я не хочу жить? — спросил Крон.

Маг вздохнул, сохраняя самообладание.

— Придется.

— Да, пожалуй. На самом-то деле я очень хочу жить, но жизнь моя будет короткой, а конец жалким. Люди уморят меня, чтобы потешиться. Посадят на короткую цепь и будут ходить вокруг, там, где я не смогу до них добраться. Не о такой смерти я мечтал…

— У тебя нет права мечтать после того, что ты учинил. Злодеяния должны быть искуплены наказанием. Мы, люди, верим в возмездие, а ты, зулан, стал причиной стольких бед, что искупление твое будет тяжким. И все равно слишком мягким.

Высохший, словно изнуренный жаждой, рот Крона растянулся, показывая злую зубастую улыбку. Хотя зубов-то поубавилось, со временем они начали выпадать. В нескольких местах сухая кожа губ лопнула, и по подбородку потекли тонкие струйки крови.

— Мы тоже верим в это. Возмездие. Оно и привело нас сюда.

— И чего же такого вам сделали люди, что вы пришли в наши земли и начали жрать нас живьем?! — возмутился волшебник.

Зулан глухо засмеялся, отчего его крупная голова задергалась, словно у дряхлого старика.

— Вкусное мясо и славные победы — это только сопутствующие развлечения. Я бы не смог собрать воедино три рода, десятки кланов и провести их через кишащие ужасом леса, если бы жажда мести не подгоняла моих воинов. А всему виной — человек, такой же, как ты.

— Волшебник?

— Да, но нет. Волшебник с желтыми глазами.

Серый магистр вздрогнул, и миска в его руках треснула — так сильно сжались пальцы.

— С желтыми…

— Да. Я хорошо помню его, хотя тогда был еще совсем мелким детенышем. Молодой человек с желтыми глазами, изможденный и тощий. Его нашли в лесу, ободранного, раненого, едва живого. Хм. Мы жили далеко отсюда, очень далеко. Там, где у бескрайних лесов появляется край, там, где беспощадная оранжево-красная степь и воля. Много лет мы не видели настоящих людей и лишь от наших предков знали, как они выглядят. И что у них сладкое мясо. — Крон горестно вздохнул. — Если бы отец убил его сразу же, все могло бы обернуться иначе, но он решил, что лучше будет откормить человека и на время сделать его нашим рабом, а потом преподнести его мясо в дар Поющим. Желтоглазый жил в нашем стане, питался от щедрости моего отца, здоровел. Он научился говорить на нашем языке, начал учить нас своему языку…

— Гроганскому.

— …А потом стал показывать фокусы. Отец передумал его дарить и стал показывать этого ценного раба на зависть всем. С нами он путешествовал по землям предков до тех пор, пока не пришло время идти в каменный стан, который никогда не уходит со своего места, — Грудь Матери.

Город, понял Тобиус. Зуланы кочевники, но у них есть город.

— Когда кланы собираются вместе на Груди Матери, Поющие выступают перед ними и показывают реликвию. Это то, что люди называют словом «книга». Единственная книга моего народа, книга, которую Отец-Небо спустил на тело Матери-Земли и приказал Поющим беречь ее и петь для нее. Мы получили эту святыню много-много лет назад, с тех пор Поющие и стали зваться «Поющими».

Мозг Тобиуса лихорадочно соображал, в нем появлялись образы неуклюжих дряблых зуланов с костяными гребнями и кожистыми горловыми мешками.

— Там, на глазах у отца, я убил своего брата в поединке и стал настоящим мужчиной. Рядом с книгой, на которую Отец-Небо всегда смотрит сверху, я получил вот эти шрамы. Шрамы мужчины. Отец-Небо видел это, как и мой земной отец.

Взгляд Крона, устремленный в прошлое, затуманился, исхудавшее тело будто обмякло, затылок уперся в решетки. Матерчатые стены палатки трепал разыгравшийся снаружи ветер, начался дождь, и на мир спустилась ночь.