Андрей Трегубов - Могло быть и так, или Эльфы тоже люди

Сайлас сделал по инерции три шага, остановился и замер. Одна из вертикальных «плит» скалы таяла, словно лёд, собираясь у ног ртутными каплями. Грим сзади посмеивался:

— Вот уж не думал, что нашего героя придётся пинком гнать к его славе. Иди-иди, не укусит она тебя.

Сайлас перешагнул лужу недавних «камней».

— Джей, ты что на меня пялишься, как на зелёного фламинго? Опа, а эта дверь в скале была? Сайл, нас подожди!

— Зверинец, ты в порядке?

— Конечно, а чё?

— Да заткнитесь уже, мелочь!

Сайлас не обращал внимания на голоса. Он вступил в темноту пещеры с чувством навязчивого дежавю: с потолка из круглого отверстия лился свет, хотя солнце уже давно село за горы. В колонне света стояла гранитная фигура: девушка, точь-в-точь из его старого сна про всадников, в длинном струящемся одеянии, прямые волосы горным водопадом спускались с плеч. Чёрные гранитные глаза смотрели на него, она приветливо улыбалась. Девушка держала вытянутые руки перед собой, будто поднося невидимый каравай дорогому гостю.

«Наверно, это памятник той девушке, и я где-то видел его фотку, поэтому приснилось», — Сайлас попытался дать последнее вменяемое объяснение происходящему.

Вдруг в голове он услышал её мелодичный голос, словно птичья трель, словно сотни колокольчиков, словно горный ручеёк:

«Ты пришёл! Я долго ждала тебя. Не бойся, с тобой всё хорошо. Просто я хочу предложить тебе благородную цель. Ты, конечно, можешь отказаться и вернуться к прежней жизни. Но разве кто-то ждёт тебя? Разве ты кому-то нужен в этом мире? Не ври себе…»

«А в твоём мире я кому-то нужен?» — Сайлас продолжил этот мысленный диалог.

«Боюсь, ты не поверишь, если я скажу, что ты можешь спасти свой мир от зла, которое прорвётся сюда из моего, — она засмеялась. — Но я хочу отдать тебе ключ, который закроет ваш мир от нашего. Я не могу быть его хранительницей дольше. Об остальном тебе расскажет Грим, он многое знает. Ты его слушайся, а то ему обидно: он столько лет добивался чести быть хранителем, обладателем этого ключа. Рылся в архивах, учил заклинания доступа ко мне… Правда, на латыни. Но это не его судьба — и он обижается на вас. Глупость, не правда ли? — снова смех. — Но даже столь долго живущим людям нужно прощать их человеческие слабости. Подойди ко мне, дай мне руки».

— Что это с ним? Это красотка из нашего сна, а, Зверинец?

— Ага, ток чёрная… и как бы… это… статуя. Гримыч, а чё он на неё таращится?

— Тихо, они разговаривают. Сейчас она его шустренько уговорит и оживёт. И, по ходу, смоется. Она ж нейтральная, серая, — Грим говорил будто себе. Потом произнес: — Если позовёт, пойдёте с ней? Что вам тут теперь делать-то?.. А у неё там весело, жарко, тёмные жрицы, светлые эльфийки… Три-дэ анимация. Вот ты, Зверинец, преемник Седрика, оказывается. А ты и не знал…

Грим стоял у стены, майка и волосы вливались в темноту, очертив ухмыляющееся лицо и скрещенные на груди руки. И он над ними тупо издевался. Какая анимация, какие эльфийки, какой Седрик?

И тут замерший Сайлас пошевелился: он протянул руки к рукам статуи. Столп света наполнился потрескивающими искрами, и на полу между неподвижными фигурами яркой молнией блеснул появившийся из ниоткуда меч. Сайлас смотрел в глаза девушке, но, почувствовав тепло оживающих рук, опустил взгляд, прищурился от блеска клинка. Он взялся за рукоять, выдернул меч и ощутил тяжесть металла. Правая рука сжала рукоять под гардой, напоминающей терновую ветвь, левая заскользила по глади клинка до заострений.

— Аna mane men, — услышал он мелодию голоса, поднял глаза, встретившись с живыми, ярко-голубыми, на мраморном лице в обрамлении прямых пепельно-белых волос. — Tenn' omentielvо, malo! [13] В добрый путь. До свидания, друг (квенья)

Не осознавая, что творит, он поцеловал её губы.

За мгновение поцелуя Сайлас увидел великое войско с чёрными и красными угловатыми крестами на белых плащах и полотнищах, чашу с кровавыми потёками, грациозные корабли с тонкими носами и высокими мачтами, полные маленьких детей, чьи лица светились мужеством и страхом, кузницы, сокровища, кресты, ритуал посвящения, их величие и их грехи…

Тамплиеры.

— Ava care! [14] Не делай этого! (квенья) - она отшатнулась и замотала головой.

Образы снежным комом обрушились на него, и Сайлас провалился в темноту.

Тёплый воздух обнимал ночные тени, танцующие в царстве вечных деревьев.

Папопротники и пальцелисты нежнейшим покровом укутывали и прятали их. Он лежал на спине, она устроилась у него под боком, положив голову на плечо и обвив правой ногой его ноги. Он отрастил длинные тёмные волосы — ей так больше нравилось. А она сделала короткие рыжие и уменьшила грудь. Ох уж эти мужчины.

Но каждый из них смотрел в свою темноту.

— Я хочу ребёнка, маленькая моя, — его рука пробежала по её спине.

— Что?! — она приподнялась на локте, опершись на его грудь другой рукой. В болотно-зелёных глазах полыхнуло изумление. — Но… ты же уйдёшь, вернёшься в своё звено. Я могу тебя даже не узнать при встрече! — Она смотрела на известного среди серых ловеласа с недоверием и надеждой.

— Я хочу остаться. С тобой. Ты же одна в своём звене?

— Нет, с Двести-семидесятой, — она украдкой взглянула на своё запястье, обёрнутое узорной татуировкой с её номером — «242». И число-то какое неказистое.

— Она не захочет меняться с тобой, Четырнадцатый! Ты же Приближенный… Где твоё звено?

— На побережье. Это тоже не стратегический район. Ей понравится: пальмы, песочек, океанский воздух. В случае нападения — только известить Первых и ждать в укрытии. Я смогу её уговорить.

— Так же, как уговариваешь меня? Без одежды и амулетов? — её первые эмоции проходили.

Не по уставу: на эмоции положено первые пять секунд.

Она принялась размышлять, и он понял, что близок к цели. Если женщина раздумывает над предложением, значит, уже согласна:

— Через несколько дней освободится Шестая, чьё имя Эстелиель, дочь Второй, чьё имя Эстель. Нужно быть наготове. Я не успею вернуться в Цепь до её прихода, пока буду нянчиться с ребёнком.

— Нам нужны новые воины и шпионы. Не волнуйся за меня, я подежурю один. Или ты сомневаешься во мне, маленькая? — в подтверждении своей провокации он приподнялся и принялся целовать её. — Я буду боготворить тебя, как боготворят каждую мать! Только ты достойна носить моего ребёнка! Только твои изумрудные глаза пленили меня, только ты — мой маленький послушный зайчонок!..

«Подхалим», — подумала она, проваливаясь в негу…

Неожиданно их прервали: на расстоянии двух деревьев крался отряд Подземных. Они выслеживали кого-то, и это вряд ли была просто охота.