Джо Аберкромби - Полукороль

В цитадели Торлби мало кто посчитал бы сокровищем тюк заплесневелой парусины, который принес Ничто, но он оказался их самым ценным предметом. С тщательностью пиратов, которые делят награбленную добычу, они порвали одну половину на всех и засунули под одежду, намотали на замерзшие головы и руки, напихали в сапоги. Вторую половину нес Джод, так что они собирались под ней, когда наступала ночь. Несомненно, под ней было не намного теплее, чем в полной темноте снаружи, но они были благодарны и за эту малость.

Потому что эта малость была разницей между жизнью и смертью.

Они по очереди шли впереди. Джод пробирался, не жалуясь. Ральф осыпал снег проклятиями, словно тот был его старым врагом. Анкран пробивался, обхватив себя руками. Ничто шел с поднятой головой и плотно сжимал в руке меч, будто воображал, что и сам он сделан из стали, и никакая погода не сможет его остудить или разогреть, даже когда снег, несмотря на молитвы Ярви, начал ложиться на плечи его украденной куртки.

– Охренительно, – пробормотал Ральф в небеса.

– Снег работает на нас, – сказал Анкран. – Скрывает наши следы, прячет нас. Если повезет, наша старая хозяйка решит, что мы тут замерзли.

– Если не повезет, так оно и будет, – пробормотал Ярви.

– Да какая разница, – сказал Ральф. – Нет таких безумцев, чтобы преследовать нас здесь.

– Ха! – гаркнул Ничто. – Шадикширрам слишком безумна, чтобы заниматься чем-то другим. – Он забросил за плечо конец своей тяжелой цепи, словно шарф, и прикончил это обсуждение так же, как он прикончил охранников «Южного Ветра».

Ярви хмуро посмотрел назад, туда, откуда они пришли. Их следы змеились в серую даль. Он думал о том, когда Шадикширрам узнает о крушении своего корабля. Потом подумал, что она сделает, когда узнает. Затем сглотнул и с трудом побрел вслед за остальными так быстро, как только мог.

В полдень Мать Солнце в своем немощном зените была не выше плеча Джода, по белизне за ними следовали длинные тени, и они остановились в ложбине, чтобы поговорить.

– Еда, – сказала Сумаэль, озвучивая то, о чем все думали.

Никто не поспешил вызваться. Все знали, что еда здесь дороже золота. Всех удивил Анкран, когда первый достал из-под своих мехов связку соленой рыбы.

Он пожал плечами.

– Ненавижу рыбу.

– Тот, кто морил нас голодом, теперь нас кормит, – сказал Ральф. – Кто сказал, что справедливости нет? – Он достал несколько печенек, далеко не в лучшем состоянии – если оно у них вообще когда-нибудь было. Сумаэль присоединилась с двумя засохшими буханками хлеба.

Ярви мог лишь развести пустыми руками и попытаться улыбнуться.

– Я унижен… вашим великодушием?..

Анкран мягко потер скрюченный нос.

– Вид твоего унижения греет меня совсем немного. Что насчет вас двоих?

Джод пожал плечами.

– У меня было немного времени на подготовку.

Ничто поднял меч.

– Я принес меч.

Все они оценили свои скудные припасы, которых вряд ли хватило бы и на одну нормальную трапезу для шестерых.

– Полагаю, я побуду мамочкой, – сказала Сумаэль.

Пока она отделяла шесть ужасно равных и крайне маленьких кусков хлеба, Ярви сидел и пускал слюни, как собаки его отца, когда ждали объедков. Ральф заглотил свою долю за два укуса, а потом смотрел, как Анкран пережевывает каждую крошку по сотне раз с закрытыми от удовольствия глазами.

– И это все, что мы поедим?

Сумаэль снова завернула драгоценный сверток, плотно сжала зубы и без разговоров засунула сверток под рубашку.

– Я скучаю по Триггу, – угрюмо сказал Ральф.

Из Сумаэль получился бы прекрасный министр. Она довольно ясно соображала, когда на пути с корабля прихватила две пустые бутылки из-под вина Шадикширрам. Теперь они наполняли их снегом и по очереди несли в одежде. Вскоре Ярви понял, что нужно глотать понемногу, поскольку раздеваться, чтобы пописать на этом холоде, было сродни подвигу, который заслуживал ворчливые поздравления от остальных. И они были тем искреннее, что каждый знал: рано или поздно им всем придется познакомить свой срам с обжигающим ветром.

Дни были короткими, хотя ощущались, как месяц мучений. А вечером небеса пылали звездами, блистающими воронками и горящими тропинками, яркими, как глаза богов. Сумаэль показывала на странные созвездия, и для каждого у нее было название – Лысый Ткач, Окольный Путь, Входящий-со-Стуком, Едок Снов. И когда она говорила, пуская пар во тьму, она улыбалась, и в ее голосе было счастье, которого Ярви никогда в нем не слышал, и от этого он тоже улыбался.

– Сколько еще шагать до Ванстерланда? – спросил он.

– Сколько-то. – Она обернулась на горизонт, счастье быстро погасло, и она ускорила шаг.

Он с трудом тащился за ней.

– Я тебя не поблагодарил.

– Поблагодаришь, когда мы не станем парочкой замороженных трупов.

– Раз уж у меня, возможно, не будет шанса… спасибо. Ты могла дать Триггу меня убить.

– Если б у меня было время подумать, так бы и сделала.

Вряд ли он мог ее винить. Ярви подумал, что он бы сделал, если бы Тригг душил ее, и ответ ему не понравился.

– Тогда я рад, что ты не подумала.

Некоторое время был слышен лишь скрип их сапог по снегу. Потом он увидел, как она через плечо хмуро смотрит на него и вдаль.

– Как и я.

На второй день они шутили, чтобы поддержать свой дух.

– Анкран, ты снова зажал продукты! Передай жаркое из свинины! – И они заржали.

– Давайте наперегонки до Вульсгарда! Кто последний пройдет через ворота, будет продан за кружку эля! – Все захихикали.

– Надеюсь, Шадикширрам притащит вина, когда придет за нами. – На этот раз улыбок было немного.

Когда на рассвете третьего дня – если можно было назвать этот жидкий сумрак рассветом – они выползли из-под своего жалкого тента, все были в дурном настроении.

– Мне плевать на этого старого растяпу впереди, – хрипел Ничто, после того, как в третий раз наступил на пятку Ральфу.

– Меня смущает меч безумца за моей спиной, – бросил Ральф через плечо.

– Если хочешь, могу устроить, чтоб он торчал у тебя из спины.

– Вас разделяют столько лет, и все равно ведете себя как дети, – встрял между ними Ярви. – Надо помогать друг другу, или зима убьет нас всех.

Он услышал, как Сумаэль впереди тихо сказала:

– Скорее всего, она убьет нас в любом случае.

С этим он не стал спорить.

На четвертый день они шли в тишине, и ледяной туман саваном укрывал белую землю. Лишь изредка раздавалось ворчание, когда кто-то спотыкался. Лишь ворчание, когда другой помогал ему подняться. Шесть молчаливых фигур в огромной пустоте, в огромном и холодном пустом пространстве. Каждый с трудом брел под своим собственным грузом холодного страдания. Каждый в своем натирающем рабском ошейнике с тяжелой цепью. Каждый со своей болью, голодом и страхом.