Роберт Силверберг - Король снов

Фулкари с улыбкой, полной деланного злорадства, вдруг принялась уверять Деккерета, что ей пришла в голову новая мысль по поводу посещения городской святыни.

— Ты считаешь, что туда стоит идти, Деккерет? А что, если они вдруг решат снова заговорить, именно сейчас, и скажут тебе нечто такое, чего лучше было бы не знать?

— Я думаю, что язык деревьев к настоящему времени, скорее всего, полностью забыт. Но если это и не так, то мы всегда можем решить не слышать перевод. А если пророчество действительно окажется плохим, то жрецы наверняка притворятся, что не могут понять, что сказало дерево; вспомни случай с Колкалли.

Между тем сумерки приближались. Солнце, бронзово-зеленое на закате, висело низко над Хагджито; в этих широтах взгляду казалось, будто светило странно сплющилось перед тем, как нырнуть за горизонт и начать свое ночное прохождение через запад к востоку.

Деревья находились в маленьком прямоугольном парке близ берега реки. Их защищала ограда из толстых черных металлических прутьев, увенчанных острыми шипами. Они стояли рядом, два одиноких в своей огромности силуэта, четко вырисовываясь на фоне темнеющего неба, в котором, кроме них, не было ничего.

Мэр отпер ворота, устроив из этого акта настоящее представление, и препроводил гостей с Замковой горы в ограду.

— Дерево Солнца слева, — объявил он дрожащим от гордости голосом. — Дерево Луны справа.

Деревья были мироболанами (Деккерет сразу узнал их), но намного крупнее любого дерева этой породы, которое ему когда-либо приходилось видеть, — титаны среди своих сородичей, — и, несомненно, на самом деле насчитывали немыслимое количество лет. Вполне возможно, что во времена лорда Колкалли они уже производили весьма внушительное впечатление.

Но было легко заметить, что кончина этих двух растительных гигантов уже не за горами. Яркий, заметный издали узор из зеленых и белых полос, украшавший кору здоровых мироболанов, расплылся и превратился в бесформенные пятна, а высокие толстые стволы опасно накренились. Дерево Солнца бессильно склонило вершину к югу, а дерево Луны — в противоположную сторону. Многочисленные ветви над головой были почти голыми, лишь кое-где на них виднелись отдельные серые листья в форме полумесяца. Почву под деревьями размыло редкими дождями и разнесло ветрами, так что обнажились узловатые скрюченные коричневые корни, хотя кто-то, очевидно жрецы, попытался спрятать их, навалив под каждое дерево по груде знамен, лент и талисманов. Все это место в целом показалось Деккерету грустным, даже трагическим.

Ему и Фулкари загодя вручили талисманы, чтобы они могли прибавить их к груде подношений. Согласно ритуалу, они должны были точно в момент окончания заката выйти вперед и преподнести деревьям подарки. На что деревья могут ответить — при этих словах мэр восторженно захлопал широко раскрытыми глазами — неким прорицанием. А также, добавил он после небольшой паузы, могут и не ответить.

Нижний край приплюснутого солнца уже коснулся реки. Вот светило начало медленно погружаться в воду Деккерет стоял не шевелясь, представляя себе немыслимо огромный шар планеты, тяжело вращающийся вокруг своей оси, непреклонно ввергая эту часть мира во тьму. Вот солнце скрылось до половины И наконец осталась лишь небольшая дуга, сверкающая цветом старой меди. Деккерет затаил дыхание. Все разговоры в группе стоявших чуть поодаль горожан умолкли. Воздух внезапно показался странно неподвижным. Деккерет не мог не признаться сам себе, что во всем этом ощущался изрядный драматизм, причем подлинный.

Мэр безмолвно поклонился и жестом показал, что им следует приготовиться поднести деревьям дары.

Деккерет взглянул на Фулкари, и они одновременно торжественно шагнули к деревьям, он к женскому, а она к мужскому, опустились на колени и точно в тот момент, когда последний ломтик солнца ушел за горизонт, положили свои талисманы на груды подношений. Деккерет склонил голову. Мэр рассказал ему, что надо поведать деревьям свои сокровенные мысли и попросить у них совета.

Последние отблески дневного света стремительно угасали, а здесь, возле двух древних деревьев, наступила полнейшая тишина. Никто в группе горожан, стоящих позади, казалось, не смел даже дышать.

И в этой тишине Деккерет с изумлением подумал, что действительно слышит какой-то ржавый скрежещущий звук, настолько слабый, что слух едва улавливал его, звук, который, как ему показалось, мог исходить из-под земли, от корней того дерева, перед которым он стоял на коленях. Был ли это отголосок первого колебания огромного старого дерева под вечерним ветерком? Или это оракул — неужели это действительно возможно? — и впрямь заговорил, пытаясь сообщить новому короналю невнятным стонущим голосом несколько слогов, содержащих тайную мудрость?

Он искоса взглянул на Фулкари. У той на лице застыло странное выражение, как будто она тоже что-то слышала.

И в этот момент Крискиннин Дёрч нарушил всю магию происходившего, весело, звонко захлопав в ладоши.

— Прекрасно получилось, мой лорд! Просто изумительно! Деревья с признательностью приняли ваши дары и, я надеюсь, поделились с вами своей мудростью!

Какая честь для нас, что в конце концов, после всех этих долгих веков корональ воздал должное нашим изумительным деревьям! Какая великая честь!

— Ты на самом деле что-то слышал? — чуть слышным шепотом спросила Фулкари, когда она и Деккерет вышли из ограды.

Слышал ли он что-нибудь? Нет. Нет! Конечно, нет, решил он после непродолжительного колебания.

— Шелест ветра, вот и все, что я слышал, — ответил он. — И возможно, какое-то поскрипывание корней. Но все это очень драматично, не правда ли? И даже жутковато.

— Да, — согласилась Фулкари. — Жутковато.

— Ты что, хочешь сегодня сражаться на саблях? — удивленно спросил Аудхари, войдя в зал, где они с Келтрин два раза в неделю занимались фехтованием. — Мы с тобой еще ни разу не брались за сабли.

— А сегодня возьмемся, — напряженным и срывающимся от гнева голосом ответила Келтрин.

Она пришла в зал за пять минут до начала тренировки, чтобы выбрать клинок и освоиться с непривычно длинным и тяжелым оружием. Септах Мелайн считал, что она слишком легка для того, чтобы работать с саблей. Вероятно, в этом он был прав. Она пару раз попробовала это оружие, не показала никаких заметных успехов, и наставник освободил ее от упражнений с саблей.

Но сегодня она совершенно не желала принимать изящные позы и ловко атаковать, держа в руке легкую рапиру. Она хотела сражаться тяжелым оружием. Она хотела рубить, колотить, крушить, причинять боль и самой испытывать боль, если придется. Все это не имело никакого отношения к Аудхари. Она кипела гневом на Динитака, это чувство становилось все сильнее и сильнее и в конце концов переполнило ее существо и выплеснулось, подтолкнув ее к действию.