Вадим Крабов - Рус Четвертый. Рус-4

И откуда у людей, только что прощавшихся если не с жизнью, так со свободой, почти полчетверти без отдыха сражавшихся с полной самоотдачей, мгновенье назад едва не падающих от усталости, берутся силы? Одиннадцать этрусков атаковали оборотней с тыла и помогли увязнувшим в стае сарматам одолеть последних волков. «Звери» не видели противников, но чуяли их запах и каким-то образом угадывали направления ударов.

Победившие этруски рухнули на тела поверженных противников, которые издавали запах не свежей добычи, а тухлый смрад давно убитых животных. Невидимые сарматы поспешили освободить их плененных товарищей и устроились рядом. Димигрид прохрипел:

— Эй, вы еще здесь? — дождался утвердительного ответа и, тяжело дыша, продолжил. — Проверяйте дома, нечего нас караулить…

— У нас приказ. — Раздался твердый голос. — Прикрыть вас и ждать дальнейших распоряжений. Князя «звонками» не отвлекать, он знает, что наследника держат в центральном здании. Если понадобимся, вызовет сам. Отдыхайте пока.

Димигрид пересилил себя и разомкнул свинцовые веки:

— Не нравится мне, как повели себя колдуньи… посмотрели на избиение своих и спокойно ушли… их бы догнать… было.

— Мне тоже подозрительно, — немного погодя, сказал, видимо, командир тирского «спецназа». — Но есть четкий приказ. А судя по тишине, князь еще остается незамеченным…

— Да уж… — встрял в разговор смертельно уставший, но внутренне ликующий Люболан. — Вас не разглядеть… ну и вонь… будто кладбище разворотили…

В следующий момент склонные к Силе этруски насторожились. Повеяло мощнейшими порывами Силы Гидроса с примесью уже знакомой, измененной лоосской. У них сперло и так нелегкое дыхание, скрутило внутренности. Из центрального дома, стоящего шагах в семидесяти от них, двое людей в имперских одеждах вынесли застывшего в глубоком трансе человека в богатой зимней тунике месхитинского покроя. Он медленно огляделся и плавно задрал голову. Над ней клубилась непонятная структура, видимая обычным зрением, и в момент, когда маг посмотрел на неё, сине-зеленая туча устремилась ввысь. И что особенно поразило этрусков, она потянула Силу не только их Текущего, но и из открытого дверного проема. Маги ойкумены не умели использовать накопители вне амулетов, для создания внешней структуры. Меж тем облако ярко сверкнуло, разлетелось чуть ли не по всему берегу бухты и накрыло пространство мельчайшим серым снегом, будто с примесью грязи, оставив свободным лишь небольшой участок вокруг главного здания.

С сарматов мгновенно слетела невидимость, пленка «универсальной защиты» лопнула и десяток людей, вдохнув этот снежный туман, в приступе кашля и рвоты упали на четвереньки. Этрусков, защищенных, кроме Русовских амулетов, еще и собственной склонностью к Силе, не замутило. Однако…

Домлар вдруг почувствовал необычайную бодрость, словно он не участвовал в изнурительном сражении, а всего лишь для удовольствия пробежал легкий кросс. Не успел этруск порадоваться такому быстрому восстановлению, как его настроение резко испортилось. В двух шагах от него поднимался невесть откуда взявшийся недавно убитый гроппонтец с недвижимым лицом — маской. Не долго думая, он решил исправлять это недоразумение. Противник удивил своим мастерством. Он ловко орудовал мечом, который наверняка забрал у кого-то из домларовских товарищей — клинок был типично этрусским. Домлара охватила ярость. Проклиная собственную медлительность, он атаковал и оборонялся, начисто забыв о магических способностях. Но и южный воин скоростью не блистал. Дышал он так тяжело, как будто сражался на вершинах Каринских гор, а не на берегу моря. Вялый бой затягивался, грозя обоим смертью от разрыва сердца…

Флавию быстро надоело молчание, повисшее между ним и обеспокоенным Адыгеем. Прошло всего полстатера, как они остались одни.

— А господин Рус-то каков! Скромный, как Великий Физиклид. Слышал о таком философе? — Тиренец не ответил. Это эритрейца не смутило. — Я и подумать не мог, что он — князь! Сначала, признаюсь, боялся до колик. Приведу я вас в этот лес, а вы меня тут вжик и здравствуй, Пресветлая!

— Как, Пресветлая? — встрепенулся Адыгей.

— А я её почитатель… был её. Ой, прости, Справедливый, глупого старика! Сейчас, конечно, Эледриаса чту… Забываюсь. — Но не чувствовалось в нем раскаяния. Не был он ревностным верующим. — Эй, ты чего! — Флавий испугался подозрительного взгляда. — Тебе князь велел меня не трогать, я сам слышал!

— Тьфу! — Презрительно сплюнул Адыгей и отвернулся. — Нужен ты мне. — Его беспокоили совсем другие мысли, а не путанность верований глупого пастуха.

Флавий не сразу, но успокоился. И продолжил нервную болтовню.

— А как он умен! Как скажет, так понимаешь — вот Великий Человечище! Видят боги — останется в веках. Из современников его можно с Сергием сравнить. Об этом умнейшем муже слышал, Адыгей? В Месхитии живет… жил. Раб — философ! Был, то есть, рабом, конечно. Я потому месхитинские вина чту — отдаю ему дань… Он целую оду о местном вине написал, я из неё цитировал, помнишь? Теперь он вроде бы в пятно альганское перебрался… как его…

— В Сильвалифирию? — нехотя подсказал Адыгей. Назвал ближайшее к Месхитии пятно, ставшее отдельным государством.

— Точно! Так ты знаешь Сергия?! — восторженно воскликнул пастух и вскочил, намереваясь то ли обнять своего охранника — надзирателя, то ли пожелал просто размяться.

Флавия вдруг выгнуло до невозможности, до хруста позвоночника, и повалило на ветви ближайшего кустарника. Он повис на них немыслимым мостом, едва ли не касаясь затылком собственных пяток. Тело затрясло, изо рта пошла пена, нехотя потекшая к ноздрям. Но когда к припадочному подбежал ошеломленный Адыгей, Флавий уже расслабленно валился на траву. Тиренец подставил руки, чтобы смягчить падение.

Потрогал пульс — сердце билось сильно и ровно, но сознание не возвращалось.

— Флавий, очнись! — Крикнул он и дал больному хлесткую пощечину.

Голова легко мотнулась, будто сидела не на крепкой шее, а была привязана к телу веревками. Адыгей замахнулся другой рукой, чтобы исправить ошибку, но вдруг встретился с Флавием взглядом. Когда только тот успел обернуться?

Мутные темно-карие глаза были безумными. Точнее, без разума, пустыми. Лицо застыло, будто схваченное лаком, густая белая пена расползлась по щекам, скрывая глубокие трещины — морщины, казавшиеся жесткими, прорезанными прямо до кости. Невольно хотелось подсмотреть, как он бреется.

— Грязный варвар! — Прошипел Флавий и ловко схватил тиренца за шею. Правая рука выхватила поясной нож. Изумленный радикальным изменением своего подопечного, Адыгей продолжал сидеть рядом с лежащим эритрейцем на коленях, запаздывая предпринять хоть что-то. Лезвие скользнуло по пленке «универсальной защиты» и правая рука пастуха ушла в пустоту. Тогда он легко повалил «ночного волка» на землю, оседлал и принялся душить, не переставая изрыгать ругательства. Горло варвара оказалось неимоверно твердым, пальцы не могли продавить голую загорелую кожу и даже будто не касались её.