Ева Никольская - Чужая невеста

Оказалось — не так. Ворвавшаяся в мою сказку "правда жизни" имела красивое лицо, лиловые глаза и серебристую косу до самых колен. Может, именно поэтому я тогда подумала про того же цвета мех на шкурке подкравшегося писца? Откинув капюшон, гостья вихрем ворвалась в мою комнату и повисла у меня на шее с криком:

— Ильва, миленькая, спаси!

Опешив от такого напора, я растерянно посмотрела на мрачных мужчин. Йен заметно хмурился, переводя взгляд с меня на девчонку, а Грэм сложил на груди руки и, прислонившись спиной к косяку, приготовился ждать продолжения.

— Иль? — испуганным шепотом спросила меня блондинка, когда ожидаемая реакция на ее объятья и вопли так и не последовала.

— Ну, я, — неуверенно ответила ей, осторожно отстраняя лэфу от себя. — А ты…?

— Я Тина! — девчонка сама отпрянула, укоризненно глядя на ту, которая не смогла узнать собственную сестру. Стало стыдно: несмотря на "проданную" всем легенду о моей потерянной памяти, я вполне могла бы сопоставить образ маленькой девочки из воспоминаний про Брэда с этим юным созданием лет семнадцати на вид.

— Прости, у меня… — сделав неопределенный жест рукой в районе собственного лба, я виновато улыбнулась.

— Память отшибло? — понятливо проговорила гостья и, получив в ответ мой кивок, возмущенно выдохнула: — Но ни до такой же степени, Ильва!

— Боюсь, маленькая лэфа, что до такой, — пришел мне на помощь Грэм, о присутствие которого Тина, похоже, уже успела забыть.

Демонстративно оглянувшись на застывших в дверях мужчин, она вежливо им поклонилась, поблагодарила за то, что проводили к сестре, и… попросила оставить нас с ней наедине. А у меня от озвученного ею желания началась настоящая паника. Ведь эта миловидная блондинка — ближайшая родственница Ильвы, которая провела с ней бок о бок уйму лет. А значит, знает все привычки сестры, ее обычные жесты, любимые блюда и прочее-прочее-прочее. Так много ли времени займет у лиловоглазой малышки распознать мой обман?

К моей великой радости (и к откровенному разочарованию девицы), норды уходить отказались, сославшись на то, что шестнадцатилетней лэфе в Стортхэме быть вообще-то не положено, и они пропустили ее в дом, а не отправили с провожатым обратно в Миригор, лишь потому, что она слезно умоляла их о встрече с сестрой. Звучали подобные объяснения сухо, но веско. Мне же показалось, что мужчины просто не хотят оставлять нас с блондинкой вдвоем, дабы мы не наговорили друг другу лишнего. И я была им за это очень благодарна.

Предложив всем присутствующим располагаться, я присела на край аккуратно застеленной кровати. Тина облюбовала пуфик у зеркала, а Грэм с Йеном так и не сдвинулись с места, продолжая стоять у двери, словно стражи. Неловкое молчание, повисшее в комнате, нарушила, как ни странно, я:

— Тина, ты просила о помощи, — напомнила девушке о ее первых словах, и тут же в лоб спросила: — Что случилось, малышка? — это ласковое обращение, подсказанное мимолетным воспоминанием Ильвы, слетело с губ само собой. И гостья заулыбалась, расслабилась, и сразу стала выглядеть не нервной молодой девушкой, а милой юной девочкой, которой следовало бы в куклы играть, а не по общинам изгоев вечерами шастать.

Он… — блондинка бросила вороватый взгляд на мужчин, но те продолжали изображать безмолвные статуи, и она решилась: — Иль, дорогая! Отец, пользуясь правом опекуна, хочет выдать меня замуж за младшего дана, — выпалила девчонка и замолчала, выразительно глядя на меня.

Я же немного озадаченно моргнула и неуверенно поинтересовалась:

— А ты против?

— Конечно! — и столько искреннего возмущения было в ее голосе, что я озадачилась еще больше.

Затравленной и зашуганной Тина не выглядела, скорее избалованной и даже чуть-чуть капризной. Видимо, игры с плетью в доме Брэд-риля предназначались только для старшей из дочерей. Младшая же росла в роскоши и любви, как и положено ребенку городского старейшины. И я, если честно, испытала облегчение, осознав это, потому что участи Ильвы не пожелала б и врагу, что уж говорить о сестре! Пусть не совсем моей, но все же.

— А… почему? — спросила ее осторожно и, получив в ответ еще более выразительный взгляд, явно намекавший на то, что говорить такое при свидетелях неприлично, решилась предположить сама: — Хочешь замуж по любви, да? — Лэфа закатила глаза и фыркнула. — Нет? — она состроила "страшную" рожицу, пытаясь что-то мне этим сказать. Но с пониманием ее пантомимы у меня было туго.

Я невольно посмотрела на "медведя", по привычке ища у него поддержки, и тот не разочаровал.

— Тинара Ирс, будь любезна не затягивать с изложением своих проблем. Чем быстрее выскажешься, тем раньше вернешься домой.

— А, может, я не собираюсь туда возвращаться! — с истинно детской воинственностью заявила мелкая.

И челюсть от этой новости отвисла не только у меня. Невозмутимый до селе Грэм озадаченно почесал затылок, а Йен еще больше нахмурился.

— А куда собираешься? — и снова повисшую паузу оборвала я. Просто реально любопытно стало, что задумала эта белокурая пигалица.

— А у тебя тут остаться разве нельзя? — невинно хлопнув ресницами, пролепетала Тина. И так жалобно на меня посмотрела, прижав ладошки к груди, что я, сама того не ожидая, прониклась и, подойдя к ней, ласково погладила "сестренку" по голове.

— Тинара Ирс-с-с, — прошипел рыжий норд, избавляя меня от наваждения. Отдернув от волос гостьи руку, я снова села на кровать. — Заново разжечь сошедший на нет конфликт между Стортхэмом и Миригором тебя подослал отец или это была твоя личная инициатива? — ядовито полюбопытствовал он, а я невольно "зависла", уставившись во все глаза на Йена — таких интонаций от "медведя" мне слышать раньше не доводилось. Чего это он такой нервный вдруг стал? Не к добру.

Тон рыжего произвел впечатление и на лэфу, но она, стушевавшись лишь на миг, тут же гордо вздернула подбородок и, открыто взглянув в глаза меченного, по взрослому серьезно проговорила:

— Ты ничего не понимаешь, Йен-ри! — обращения на "вы" в Лэфандрии не существовало в принципе, а уважение к той или иной персоне выражалось исключительно добавлением к имени его статуса, если таковой, конечно, был. Именно это и проделала Тина.

— Так расскажи нам, маленькая лэфа, — более мягко предложил Грэм, решивший, видимо, в сложившейся ситуации взять на себя роль "доброго полицейского", потому что "медведь" был зол. И… он не играл.

Блондинка молчала где-то с минуту, терзая тонкими пальчиками завязки своего так и не снятого плаща и нервно покусывая губы. Почти так же, как это делаю я, когда переживаю. Или не я, а… Ильва? Потом лэфа глубоко вздохнула и, глядя куда-то в пол, произнесла:

— Он старый садист.