Ольга Ружникова - Побеждённые (Дочь Лорда)

Или всё не так страшно? Мать должна понимать, что дочь может не суметь так быстро найти выход. А Карлотте прямая выгода оберегать Эйду. Иначе у Ирии не останется мотивов спасать родную маменьку. Не считая родства. Но для бывшей то ли жертвы, то ли любовницы Ральфа Тенмара общая кровь в жилах — не довод. Может, она и других судит той же меркой?

— Не боишься ездить под такой луной?

Странно, что спрашивает Лаура. Сама она вряд ли чего-то боится. Да и ее брат и друг — не из трусливых.

— А что с ней? — рассмеялась Ирия.

Луны, призраков и оборотней бояться глупо. В отличие от людей.

— Одна деревенская ведьма говорила: в ночь, когда луна отливает серебром, прольется кровь.

— Кровь обязательно где-нибудь прольется. Вспомни, как много людей живет в подлунном мире. А ведьмы — врут.

— Может, и врут. Но еще она говорила: луна видит тех, кто ее не боится. Видит — и помнит их.

— А что с ними потом делает? — развеселилась Ирия.

— Никто не знает…

— Предлагаю выпить за Зиму! — Себастьен потянулся к графину с тёмно-алым вином.

Вот будет весело, если тем же, что и в герцогском замке.

— Присоединяюсь! — Клод протянул полные бокалы сестре и гостье. — Дамы, за Зиму, за Воцарение… и за луну!

— За луну! — подхватила Ирия, подмигивая Лауре.

Вино — если и не из погреба Ральфа Тенмара, то очень похожее. Тот же цвет и тот же букет. Дешевле графин — вот и всё отличие.

Кто эта странная троица «студентов-художников», неведомо откуда прибывшая в Большие Дубы? Ирэн Вегрэ — настоящее имя невезучей баронессы. Той, что не Ирия. Но как звали прежде Клода, Себастьена, Эжена-Лауру? Кто они — несчастные влюбленные, шпионы, авантюристы?

Какая разница? Ирия сама — не в лучшем положении. Поэтому есть вино, Зима, вечный как мир и сама жизнь праздник. И веселье — краткое, как летящая с морозных небес золотая звезда…

— Загадываем желание! — совсем по-девчоночьи взвизгнула Лаура. — Ирэн, быстрее!

Она уже загадала. Сестренка, живи!

Замок еще спит. А караульные встретили вернувшегося из села юного гуляку неприкрыто завистливыми взглядами. Везет же дворянам — потанцевал с барышнями, порезвился с… небарышнями. Теперь будет себе отсыпаться в свое удовольствие! А днем — опять развлекаться.

Кони дремлют в денниках. Люсьен (натянувший-таки штаны) тоже задремал — прямо на соломе…

Ирия аккуратно провела мимо горе-кузена Седого. Расседлала, налила воды.

И, очевидно, расслабилась. От сегодняшних новостей или относительно спокойной жизни в Тенмаре. Всё-таки герцог — не Леон, а герцогиня — не Карлотта или Полина…

Девушка благодарно обняла теплую шею Седого. Ткнулась лицом в пышную мягкую гриву.

Обернулась… И встретила бешеный взгляд двух разъяренных, налитых кровью глаз. И равнодушный — черного зрачка пистолета.

Люсьен Гамэль успел выпрямиться во весь рост. И уже не кажется столь пьяным, как несколько часов назад. Даже не шатается. А глаза…

«Отец, дай-ка мне сначала э т у минут на пять, я управлюсь!..»

У всех трусливых шакалов — один взгляд. Если шакалу дать власть. Или пистолет.

И еще что-то не так, но не понять — что. И понимать уже некогда.

— Не шевелись… баронесса! — не запинаясь, прошипел Люсьен. — Или убью!

— И соображаешь, что с тобой за это будет? — поинтересовалась Ирия. Пытаясь казаться спокойной. Только казаться.

Не факт, что пьяного дурака хоть что-то сейчас остановит. В таком состоянии ему Южное Море по колено, а Северный Океан — по пояс!

— За беглую-то отцеубийцу? — ухмыльнулся Люсьен. — И что именно? Дай подумать. Государственная награда?

— Ты явно перепил!

Только бы мерзавец не понял, как Ирия похолодела от до костей прошившего ужаса!

Что же неправильно?! Ну, кроме того, что ее вот-вот пристрелит не вовремя протрезвевший кретин с пистолетом! Откуда-то узнавший всё.

И, увы — в гвардии не держат совсем не умеющих стрелять лейтенантов. Если те, конечно, не графские сыновья. Впрочем, стрелком Ревинтер-младший как раз был хорошим.

— Раздевайся… графиня!

Пронзительное ржание огласило конюшню. Вихрь, вскинувшись на дыбы, обоими передними копытами вмазал в стенку денника!

Пьяный кретин шарахнулся в сторону… увы, не выпустив оружия. Даже умудрился не отвести.

— Уйми коня! — заорал Люсьен. — Уйми, или всем скажу!..

Как она успокоит разъяренного жеребца — подчиняющегося только хозяину? Да еще и будучи за четыре стойла от него?

Увы — о таких мелочах пьяный болван явно не думает. Рехнувшийся болван, воспылавший непонятной страстью к ее тощему телу!

А Вихрю глубоко плевать на мнение герцогского родственничка-идиота. Перегородка трещит под ударами чистокровного «дикаря»-илладийца!

— Уйми коня! — кузен отступил еще дальше от опасного стойла. Под ржание — пока еще негромкое — завозившихся в соседних денниках товарищей Вихря…

Пистолет дрогнул — всего на миг!

Ирия молнией пригнулась за перегородку Седого. Слабая защита, но хоть какая-то!

Рука сама метнулась к пистолету у пояса — стремительно… Безнадежно медленно. Уже опаздывая…

Неужели — сейчас?!

Как невозможно медленно взводится курок…

Как всё глупо! Неужели Эйда умрет лишь потому, что озверевший без женщин кретин вовремя не нашел подходящую служанку?

Треск дерева — в щепы! Оглушающе-бешеный рев Вихря… Привязь — не для диких, свободных зверей!

Темный силуэт спасительной громадой взвивается на дыбы. И летит на врага…

Люсьен шарахнулся назад, перекидывает прицел на коня…

Нужно успеть! Если хочешь жить. И чтобы жила Эйда…

Два выстрела слились в оглушающий грохот — и уже не промазать! Ни одному из стрелков…

Не успела. Опять опоздала. Неотвратимо!

Погибающее ржание бьет — в душу, в сердце, в леденеющую кровь. Болью взрезает разум…

«Спасибо, друг, спасибо, я никогда не забуду!..»

Луна тоже не забывает…

«Одна деревенская ведьма говорила: в ночь, когда луна отливает серебром, прольется кровь…»

«Был волчонок, станет волк, Ветер, кровь и серебро…»

«Древние боги еще реже прощают глупцов, чем предателей, Ирия…»

«Ты не умрешь… — знакомо шелестит серебристый голосок. Пробуждает в давно умершей душе древнее безумие. И расправляются сухие нетопыриные крылья… — Ты будешь жива и здорова. Ты, Эйда, Иден, Чарли, дядя Ив, Серж, злой старик, его жена и их сын. Никто из дорогих тебе людей не умрет и не пострадает. Судьба возьмет иную плату. Ты узнаешь, какую. Ты готова?..»

Медленно — стремительно? — отпускает хрустальный звон.

Рваные осколки лунных бликов, чернота утоптанной соломы. Бессильно оседают две тени. Темная конская — набок. Человеческая — подрубленным деревом.

Жалобно гаснет ржание.