Дарья Кузнецова - Ищейка

Кажется, он что-то говорил. Наверное, даже не говорил, кричал. Я слышал, но не понимал значения слов — зачем? Слишком много ненужных, обременительных звуков, усложняющих и сбивающих с толку, искажающих смысл.

Мне было больно, это я понимал. Точнее, не совсем мне. Больно было где-то рядом, и я пока ещё не мог осознать, почему так происходит. А ещё я понял, что мне очень тесно, что всё это похоже на клетку; маленькую, очень страшную и тесную клетку. Только нет ещё в этом мире той клети, которая сможет удержать меня.

Я просто на мгновение растворился , и одним порывом оказался за пределами клетки, оставив позади надёжно отделённый камнем голос. Вернее, голоса; их стало несколько. Мне не хотелось их слушать, мне хотелось только выбраться из клетки.

Снаружи было небо. Низкое, близкое и бесконечно родное.

Я попытался расправить крылья, но это похожее на ущелье место не давало такой возможности. Узко, опять тесно! Лучше, чем в клетке, но всё равно — вверх!

Я чувствовал рядом океан.

Океан звал.

Прямо передо мной вновь раздались крики. Я опустил голову, разглядывая причину шума. Какое-то достаточно крупное животное рвалось и бесновалось, а его пытался удержать какой-то двуногий. Ещё двуногие бежали, кричали…

Мне стало неинтересно. Звал океан. Звали низкие грозовые тучи, собиравшиеся в небе. Потянувшись всем телом, я осторожно сложил крылья, намереваясь взобраться на стену ущелья и подняться вверх, когда моё внимание привлёк единственный голос, почему-то выбивавшийся из общей массы.

Я попытался развернуться в этом узком ущелье. Когда не получилось, раздражённо ударил хвостом. Что это? Одна из стен ущелья будто бы расширилась? Может быть, получится расширить ещё, и тогда тут не будет так тесно?

Тучи обрушились дождём и порывами ветра. Всем своим существом я стремился вверх, туда, в сердце грозы; а этот звонкий голос не пускал. Что в нём особенного?

Я вгляделся в двуногого, кричащего мне; приблизил голову, желая принюхаться. Я не понимал, это злило. От злости я хотел уничтожить это жалкое препятствие, но почему-то тоже не мог, и опять не понимал. А потом двуногий вдруг коснулся ладонью моей чешуи, и я… очнулся?

Во всяком случае, недавнее желание уничтожить и злость показались мне чем-то бесконечно далёким и по-детски глупым. Как можно желать уничтожить часть себя?

— Блэйк, пожалуйста! — я понимал её слова. Понимал, что именно «её», хотя и не понимал, что это значит. Даже смутно помнил, что Блэйк — это, наверное, всё-таки я. Во всяком случае, это сочетание букв — имя — было мне знакомо. Наверное, за несколько секунд до этого я действительно спал? Ведь нельзя же не понимать слов, считать их бессмысленными звуками, а потом вдруг в одно мгновение научиться. — Не надо!

«Не надо — что?» — спросил я. Она растерянно замолчала, а потом всё-таки продолжила.

— Рушить дома… И никого обижать не надо.

Дома? Рушить?

Я поднял голову и оглянулся. Действительно, стена одного из домов была снесена, видимо, моим хвостом.

«Я нечаянно, во сне», — сказал я ей, и она, кажется, не поняла. Точнее сформулировать словами я не умел, поэтому пришлось по-другому. Поток эмоций, чувств, впечатлений — я мог объясниться лишь с ней, но мне и не нужно было говорить ещё с кем-то.

« Темнота, страх, одиночество, чёрный, горячий, клетка. Один-много, маленький-большой, сквозь: растворение. Тесно, раздражение, злость, небо, вверх ».

А потом я не удержался и передал ещё одно чувство — полёт. Самое сложное, самое восхитительное, состоящее из десятка образов. Штормовой ветер — надёжная опора сильных крыльев. Бьющиеся вокруг молнии — интересная, бесконечно любимая игра. Облака — уютные, мягкие. Гром — торжество жизни, ликование и восторг, бьющиеся в сердце. Океан внизу — и вокруг, в дожде; бесконечный, безумный, всесильный и — послушный.

— Ри, что с тобой? — к пошатнувшейся и как-то странно вскрикнувшей Ней (строго говоря, мной она воспринималась как довольно сложный образ « Я-вне-снаружи-целое-равное-близкое-дополняющее-необходимое-постоянное » и несколько вовсе уж непереводимых эмоций) ещё какая-то двуногая. В которой, к слову, тоже чувствовалось что-то знакомое, и даже родное.

— Не знаю. Такое… странное ощущение… — я не понял сопутствующей эмоции — что-то вроде растерянности, — и попытался уточнить. В ответ эмоция только усилилась, но никакой расшифровки не последовало. — Я даже не знаю, с чем сравнить! — она кинула на меня мимолётный взгляд, необычная эмоция окончательно вытеснила в ней все остальные. А я окончательно отчаялся понять, поэтому тоскливо вздохнул и прислушался к рокоту грозы. В нём чудилось что-то тревожное, что-то неправильное. — Мне кажется, мы как-то можем мысленно общаться, только я не могу понять. У него в основном не слова, а образы, и какие-то совершенно нечеловеческие!

— А чего ты от стихии хочешь? — хмыкнула вторая. — Хорошо хоть, образы есть!

Я уже, было, вознамерился прервать этот странный разговор и позвать-таки Её с собой в небо, как неясная тревога превратилась в чудовищной силы удар грома и странный зов, которому невозможно было противиться. Зов о помощи.

Я торопливо расправил крылья, намереваясь раствориться , чтобы взлететь быстрее. Но меня опередило что-то яркое и огромное, мгновенно взмывшее над крышами. Брат-Враг взлетел вверх, намереваясь упасть на город. Я почувствовал Её испуг и страх двуногой, стоявшей рядом, услышал их вскрик и понял, что по каким-то причинам я должен не позволить этому случиться. Вспомнив свой странный реальный сон, я даже понял, что происходит с Братом-Врагом, и, растворившись , бросился ему навстречу.

Две стихии столкнулись в небе. Несколько коротких мгновений длилось странное состояние единения, противоречащего всем законам магии и разума; чудовищное противоборство, подобное столбу обезумевшего, завёрнутого в спираль ветра, соединяющего смерчем небо и океан. Игра двух бесконечно далёких сил, не способных принести друг другу какой-либо вред, да и не желающих этого, но способных уничтожить всё, что попадётся на пути. А потом безумное сплетение океанских вод и первородного пламени вновь распалось на двух драконов.

Брат-Враг признал моё право старшинства; здесь и сейчас, на этом клочке суши меня было больше. И мы оба отправились на зов.

Сознание возвращалось постепенно.

Вернее, не так. Сначала был сон. Или не сон?

Я сидел в знакомом месте у Рассветного порта, на крупном валуне в полосе прибоя. Насквозь мокрая рубашка тяжело липла к телу, равно как и закатанные до колена брюки, но в данный момент это не было неприятно. Дождя не было, и от воды поднимался туман, судя по всему, намеревавшийся остаться всерьёз и надолго.