Виктор Харп - Беглец

Когда я в первый же день прямо задал ему этот вопрос, дарэйли смутился и уклончиво пояснил, что Гончару, стремившемуся к высшей власти, необходимо проявить мастерство в познании не только своей сферы, но и всех других, и обычно иерархи создают до кучи какую-нибудь простенькую сущность. И условие выполнено, и годы, а то и десятилетия не надо тратить на познание тайны Эйне и заучивание заклинаний.

— Я — дарэйли пентакля, — покраснев, признался Тион.

— Это как?

— Да вот так, — он прищурился на ближайший муравейник. Тот зашевелился, из него кишмя повалили перепуганные, суетящиеся муравьи. Через несколько минут на месте конуса возникла четкая пятиконечная звезда, вписанная в пятиугольник. — Я придаю материи геометрическую форму пентакля.

Миг, и пара муравьев, спасавшихся от бедствия на моем сапоге, превратились в черные звездочки и, лишенные конечностей (или их лапки оказались так перекручены, что я не разглядел), упали в траву.

— А смысл? — растерялся я.

— Никакого. Почти. Меня обычно использовали для подготовки святилищ к таинствам, чтобы в построении не было отклонений ни на волос. Геометров чаще всего создают для нужд строительства и архитектуры. Ну, и в бою.

— А какой толк от тебя в бою? Ты не любишь возню с мечом, я заметил.

— А зачем мне? У меня мирная сущность. Но представь, если твой меч вдруг превратится в пентакль, много ли ты им повоюешь? А сильный геометр может изменить живое тело врага в момент атаки. Я не так силен. Но и внутри любого тела, даже живого, есть формы. От их целостности зависит жизнеспособность организма. Будет ли работать пятиугольное сердце?

Изуверство какое, — передернуло меня. И в который раз убедился: безобидных дарэйли не бывает. И светлые подчас куда опаснее темных.

Тион опустил ресницы и тихо улыбнулся. Он всегда был слишком тих и скромен. Так с чего бы вдруг такая воинственность — штурм обители?

Я сразу решил даже не заикаться об этой идее Ринхорту. Он не дурак и, если бы захватить логово Гончаров было проще пареной агвы, то он бы сам подкатил ко мне с таким заманчивым предложением.

На правое плечо легла маленькая, но твердая ладошка. Точно все сговорились! От Луаны такой покровительственный жест почему-то особенно обиден.

— Тебе помочь? — девушка присела рядом, откинула косу за плечо, и в ее руках появился изящный ножик. — Правда, Ринхорт запретил, но он пока не видит.

— Не надо! — буркнул я, зло воткнув кинжал в землю.

— Ты сегодня совсем плохо выглядишь, Райтэ, — вздохнула она. — И с каждым днем все хуже. Суккубы, попробовав жертву, уже не оставят ее в покое, пока не высосут все силы.

— Справлюсь сам! — я скидал изуродованные чисткой клубни в котелок и, отвернувшись от участливых глаз, потащился к реке.

Железная леди ничуть не смутилась, догнала и повернула к себе за плечо.

— Райтэ, я тебе совсем не нравлюсь?

Я словно влетел в стену лбом: таким неожиданным был вопрос.

— Нравишься.

— А можно я тебя поцелую? — невинно хлопнули ресницы.

Дыхание перехватило: издевается! А сам — словно впервые увидел ее: серебристо-серые глаза и такие же струящиеся волосы, алые губы, бархатистая кожа… ниже ключиц я старался не смотреть, но там, в вырезе шелковой с металлическим блеском рубашки, тоже все маняще привлекательно.

— Нельзя! — голос у меня, конечно, охрип.

— Почему ты отказываешься от помощи, Райтэ? Я могла бы…

— Это тебе Ринхорт посоветовал? Клин клином? — дернув плечом, я высвободился и зашагал к реке.

Она не стала догонять. Луана — самая красивая девушка из всех, что я видел в Подлунном мире. Если бы я ей нравился, это был бы повод по меньшей мере для гордости. Но она просто хотела стать чем-то вроде зелья Дейи, только сладкого.

И еще… были в моей жизни черные небеса Линнериллa, и в них летела, раскинув крылья, сияющая Лунная королева — Иллира.

В груди словно гром грянул. Я споткнулся от неожиданности, рассыпав клубни из котелка: мне удалось вспомнить ее имя!

Дарэйли над чем-то засмеялись за спиной. Надо мной, конечно. У них "принц-не-принц-не-пойми-что" — самый популярный объект для зубоскальства. Особым успехом пользуется рассказ Луаны о том, как изверг Авьел умер от жалости при одном взгляде на мои дрожавшие руки с мечом.

Мрачный и тоже злой, как осенняя муха, Ллуф догнал меня, пристроился рядом на песчаном берегу:

— Давай помогу, хотя Ринхорт и запретил…

Ха! Знаю я его помощь. Опять на железного друга жаловаться пришел. Я видел, что между этими двумя бывшими рабами Пронтора отношения были еще более натянутыми, чем сейчас между мной и Ринхортом, и подозревал, что мой учитель не простил невольного предательства Ллуфа, когда тот его ловил. Но разве "каменюка" виноват, что исполнял приказ жреца Авьела?

Истинную причину, почему черный рыцарь сторонился белого, я понял только вчера вечером, когда, забравшись по нужде в кусты, стал случайным свидетелем тихого, но яростного разговора Ринхорта и "воздушного" Бенха:

— Если я еще раз услышу, Бенх, хоть один грязный намек о Ллуфе, — вызову на дуэль и убью! — шипел Ринхорт.

— Да брось, кто не знает, что все Гончары его… того, по очереди? Ничего нового я никому не открыл.

— Теперь все в прошлом. И напоминать ему…

— В прошлом? Ха! А то я не вижу, как он на тебя смотрит, каждое слово ловит.

— Заткнись! Оставь свои дрянные мысли при себе, светлый.

Последнее слово Ринхорт как выплюнул.

Если до этого подслушанного разговора я ненавидел Гончаров, как зло, то сейчас начал презирать, как мерзейшее зло. "Их надо уничтожить всех, под корень, чтобы даже памяти в Подлунном мире не осталось!" — стиснул я зубы.

Терпеть присутствие Ллуфа я мог лишь потому, что он единственный не хлопал меня по плечу. Вообще ни разу не прикоснулся даже случайно с тех пор, как тогда, на постоялом дворе, прикрикнула на него Луана.

Ллуф четверть часа мыл один-единственный корешок, то и дело оглядываясь на луг, где носился привычный уже стальной вихрь, правда, уже не столь бурный, как в первые дни совместного путешествия.

Ринхорт и Луана тренировались в искусстве убийства друг друга. Надо мной они все уже всласть натренировались с утра, до сих пор у меня руки дрожат, мышцы ноют, а зарастающие порезы чешутся. Ранок стало куда меньше, чем было поначалу, но я не льстил себе: дарэйли явно щадили жертву суккуба, и эта жалость меня особенно бесила.

— Ты заметил, что они оба слабеют? — не выдержал Ллуф. — Ему же нельзя брать ее своей дарэйлиной.

Я фыркнул: достали! Ллуф со своими разговорами о Ринхорте, железный рыцарь со своими вздохами то о конопатой Щепке, отказавшейся в последний момент ехать с такими хорошими демонами, то тут же, без паузы, о красоте Луаны. А эта "серебряная" дева с лечебными поцелуями достала больше всех, хотя всего лишь один раз. Вот поперек горла мне уже эти дарэйли!