Виктор Харп - Беглец

Черноволосая, ослепительно красивая девушка, появившаяся из-за ширмы, старалась не дышать и кралась на цыпочках. Но жрец чувствовал каждое ее движение, как простой гончар чувствует движение глины под его пальцами, когда крутится круг.

Кстати, о круге. Заметив трупики насекомых, девушка становилась, подобрала подол длинной льняной рубашки, не решаясь перешагнуть через смертную полосу.

Сьент едва сдержал порыв все-таки оглянуться и полюбоваться на эффект. Наверняка ее синие глаза под густыми ресницами стали огромными, алые губы жалобно округлились, на белом личике — неподражаемая брезгливо-сочувственная гримаса, и его рабыня решает: то ли в обморок упасть, то ли продолжить коварное покушение на Гончара.

Победило коварство. Девушка осторожно переступила ободок на полу и накрыла ладошками глаза Сьента.

— Попался! — ликующий шепот.

— Почему ты без перчаток, Мариэт? — нахмурился он. — Я запретил тебе их снимать!

Она тут же использовала лучший метод обороны:

— А почему ты опять читаешь ночью? Я тоже запретила!

— Какое счастье, что никто из иерархов не слышит, как дарэйли что-то запрещает жрецу, — усмехнулся он, вывернулся из объятий и усадил девушку подальше от себя.

Мариэт насупилась, убрала со лба черный локон, перечеркнувший мраморную белизну кожи.

— Я же знаю, Сьент, что при них рабам и рта нельзя раскрыть по своей воле. Какой-то там горшок не смеет поучать Гончара.

Сьент поморщился от гневной вспышки, сверкнувшей в ее ярко-синих глазах, и назидательно пробубнил, стараясь, чтобы его голос старчески дребезжал:

— Не горшок, а "сосуд с дарами духов". Причем, в твоем случае — бесценный. Но ты не ответила на вопрос, дарэйли.

— Потому что в перчатках я не смогу вылечить твои испорченные чтением в неподобающий час глаза, человек! — она поджала губки, скользнула взглядом по золоченому переплету книжицы, срочно закрытой Сьентом. На лице появилась настороженность. — Опять ты допрашивал дух покойного Ионта? Зачем? Что нового поведал тебе сегодня дневник твоего врага?

Вот эта опаска, которую девушка тщетно прятала каждый раз, когда что-то напоминало ей о покойнике или о Лабиринте, этот потаенный страх Мариэт и заставлял Верховного подозревать, что его рабыня скрывает от него какие-то свои знания. Уже десять лет скрывает. Но не пытать же ее, в самом деле.

Не дождавшись ответа, Мариэт вздохнула.

— Сьент, ну ты же не Завоеватель, а жрец Эйне. Зачем тебе эта ужасная война? — в тысячный раз спросила она, бесцеремонно забравшись с ногами на хозяйское ложе.

— Расскажешь, почему ты отказалась десять лет назад слушать Лабиринт Нертаиля и искать исчезнувшего в его недрах принца, и я скажу, зачем иду туда.

Верховный выжидающе поднял бровь, и шаловливая красавица, покраснев, опустила ножки на пол, ручки сложила на коленях и сделала постную мордочку смиренной монашки. Что было совершенно противоестественно для ее сущности — для дарэйли жизни, единственной во всем Подлунье. Лгать она не решалась, и потому просто молчала, опустив ресницы. "Пат. Снова", — усмехнулся про себя жрец.

Усмирив, хотя бы временно, этот кипевший бодростью фонтан, Сьент вернулся к дневнику, нашел запись, оставленную неофитом Ионтом после ритуала обращения.

"Власть, полученная из чужих рук — это плотина, поставленная в болоте".

И эта скупая фраза — единственное свидетельство прозрения Завоевателя, когда величайший из полководцев осознал свою роль куклы в чужих руках.

Сьент хорошо помнил потрясение, которое испытал даже не при виде мертвого рыжеволосого тела своего врага, лежавшего с перерезанным горлом в луже крови, а при виде линий и рун построенного Ионтом Гончарного круга.

Необычного, неправильного, невероятного круга, где в каком-то безумии смешались знаки всех известных сфер.

А ведь, насколько было известно иерархам, император и его наставники работали над сферой Логоса, не более. Ионт должен был окончательно воплотить в близнецах не простую, но вполне посильную ему, Завоевателю, сущность — дарэйли власти.

Так зачем он применял в ту ночь чуждые Логосу элементы? Да еще и в одиночку проводил важнейший после призыва эйнеры* ритуал! Эта работа, требующая высшего напряжения духа и ювелирной точности, включала три почти единовременных действа и называлась "Триадой раскрытия силы Сущего, отдания и запечатления даров". Почему властный, но еще неопытный неофит никому не позволил контролировать такой сложный этап лепки "сосуда даров духов" — дарейри**, нечеловеческого существа в человеческом теле?

## * Эйнера — буквально: "нисшедший дух бога Эйне". Существо из человеческой плоти, наполненное чужеродной сущностью, призванной жрецом в Подлунный мир. Под руками Гончара и воздействием плененной в теле силы Сущего плоть ("глина", из которой, как верят жрецы, создан человек Богом) перемешивается, преобразуется и становится материалом для лепки дарэйли, "сосудов с дарами духов".

## ** Дарейли — буквально: "сосуд с дарами духов". Воплощенные духи, полученные от преобразованной в эйнеру человеческой плоти. Дарэйли, вылепленные уже из "очищенной духом глины", сохраняют нечеловеческую сущность эйнеры и ее свойства, но обретают долговечность в Подлунном мире. Сосуды всегда парные. Один из двух сосудов, полученных от эйнеры, Гончар обязан разбить (убить) — вернуть Сущему, дабы не иссякали дары Эйне. Нарушение принципа "отдания дара" карается смертью жреца.

Верховный в тысячный раз перечитал строчку. "Плотина, поставленная в болоте…"

Эта запись, и тот круг, и смерть жреца от его же ритуального ножа, не давали Сьенту покоя. Потому что созданный Ионтом дарэйли, один из двух принцев, исчез бесследно. А это невозможно, если не вмешалась третья сила. Чужая. И не в Лабиринте ли она таится до сих пор? И кто знает, что там еще может таиться еще со времен войны Трех миров? А если наложенная в древности защита Врат ослабла? Если чужой, враждебный мир высших магов уже топчется на пороге?

Сколько раз Сьент задавал себе и иерархам эти вопросы! Ответ они могли найти, только вернувшись в Нертаиль. И Верховный подозревал, что этот ответ им очень не понравится.

Но тут Мариэт, устав изображать оскорбленную статую, жалобно вздохнула:

— Ты ведь не прикажешь мне идти в тот проклятый Лабиринт, Сьент?

— Нет. Но я-то все равно туда спущусь.

— Не надо, пожалуйста.

— Мариэт, это бессмысленная просьба. Я обязан.

— Но я же не могу отпустить тебя одного!

— Отпустить? — насмешливо улыбнулся он. — Дорогая моя девочка, ты что-то путаешь.

Она взвилась, но… промолчала, к радости жреца. Горделиво вздернула подбородок и чеканным шагом отправилась за ширму.