Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Ладно, — говорю решительно, — ты тут спи, отдыхай; сейчас я тебя лопухом прикрою, чтобы никто сверху не обнаружил, а сама пойду. У меня время поджимает.

И уже намереваюсь подняться, когда с этого партизана слетает сонная одурь. Встряхнувшись, он смешно подпрыгивает и, налетев на меня не хуже подбитого ястреба, с разгону бьёт в шею, куда-то под ключицу.

У меня даже в глазах темнеет. Клюв у него… Железный. Нет, титановый. Но не успеваю я охнуть, возмутиться, стряхнуть наглеца, как он намертво вцепляется когтями в куртку. Темнота в глазах рассеивается, но вместо залитой солнцем дороги я вижу совсем другое…

… и при этом слышу, как надо мной всё ещё шуршит придорожный тополь, чувствую, как птичьи когти нервно сжимаются и разжимаются, как, наконец, угнездившись, ворон уже не долбит — нет, просто прикасается клювом к ранке на моей шее, из которой сползает по коже тёплая капля…

Я вижу мёртвое лицо Маги. Но вижу странно, издалека, как будто сверху… из-под самого потолка холла Каэр Кэррола. Сижу, скукожившись, на какой-то балке, затаив дыхание, и сердце сжимается в панике.

Хозяин! Любимый хозяин! Надо скорее позвать другого хозяина, златокудрого, он поможет!

Но главный хозяин приказал: спрячься и никому не показывайся. Никому! Что бы ни случилось! И я сижу, жду, потому что его женщина всё ещё здесь.

Они поговорили совсем недолго, потом он перенёс её на диван, присел рядом. Отшатнулся, словно кто его ударил, и упал. Я сперва не понял, почему он так долго лежит. Потом испугался. Но ведь он велел никому не показываться, никому! И я терплю. А хозяин лежит… И женщина здесь, почему-то не просыпается. Если она сейчас не очнётся, я помчусь за златокудрым.

Она открывает глаза, видит моего хозяина и что-то жалобно лепечет. И долго сидит с ним рядом, и молчит, и он не шелохнётся. Не могу лететь, может услышать, заметить. Когда почти решаюсь — она встаёт, кладёт что-то блестящее на пол и ещё что-то — хозяину на грудь, и уходит. Походка у неё как у слепой, или как у тех существ, которых иногда поднимает хозяин. Едва дождавшись, когда захлопнется боковая дверь, я-ворон срываюсь с потолочной балки…

…а у меня-Ванессы от неожиданности ёкает в груди. Вот как оно всё было. А дальше, дальше что?

…и, заложив вираж, вылетаю в приоткрытую створку оконца под потолком. Туда я не так давно и протиснулся, чтобы сообщить хозяину, что гостья проснулась, над чем-то думала, а теперь собирается уйти. В спешке едва не промахиваюсь, но всё же попадаю в окно и теперь мечусь вдоль стены замка, ищу и никак не могу найти покои золотоволосого. Он ведь говорил: Абрахам, будь начеку! Абрахам, сторожи! Сегодня ночью может случиться беда. Если что — лети прямо ко мне!

Ах, если бы я знал! Я бы ничего не говорил хозяину про женщину, и он не стал бы её сторожить. Лучше бы мне соврать и быть наказанным, чем видеть его белое неживое лицо…

Наконец я его нахожу. Второй хозяин не спит, ходит по комнате, заложив руки за спину, серьёзный, строгий. Думает. Влетаю — и с размаха бью клювом ему в плечо, чтобы тот через меня увидел страшную картину!

Светлый, едва поняв, что к чему, сгребает меня в горсть и мчится вниз.

Меня он выпускает, только увидав хозяина — не глядя, вытряхивает на диван, а сам опускается на колени перед другом. Я в волнении подпрыгиваю ближе. Он поможет, он поможет!

И вижу такое, от чего становится легче. Хозяин уже не белый. И глаза закрыты, не смотрят, как ещё недавно, в потолок. И… и едва заметно дышит.

— Мага?

Златокудрый прикасается к шее хозяина, проверяет, бьётся ли жилка. Бьётся, мне и отсюда заметно. Кладёт руку хозяину на грудь и прощупывает одежду; на пальцах у него остаётся какая-то красная пыль. Не знаю, что это такое. Но должно быть, это хорошо, потому что в лице златокудрого — невыразимое облегчение.

— Иоанна, — говорит он тихо. — Благодарю. Дальше я справлюсь.

…и я-Ванесса дрожу от волнения. И готова расцеловать чудного птаха за вести, хоть и варварским способом донесённые. Лишь боязнь разрушить видение, не узнать, что было дальше, заставляет меня сдержаться.

… Златокудрый становится спокоен и безмятежен. Как он может? Снова кладёт хозяину на грудь руки, на этот раз ладонями крест-накрест. От них и от лика Светлого загорается солнце. Это длится долго. Я слепну. Я жду. Я надеюсь. Наконец он отнимает руки, проводит над телом хозяина… С сияющих ладоней сыплются золотые искры. Он трогает хозяину лоб, виски, прощупывает затылок.

— Мага, возвращайся. Слышишь? — Выжидает, повторяет настойчиво. — Возвращайся, друг мой. Довольно.

И тот медленно открывает глаза. Делает глубокий вдох… и его начинает бить кашель. Златокудрый поспешно приподнимает его за плечи, поддерживает, пока тот пытается отдышаться.

… и я-Ванесса чувствую, какой необъятный камень сваливается с сердца. Жив. Мага жив. Как бы я к нему не относилась — а смерти не желала.

…— Майки? — наконец шепчет хозяин. Если бы мог, я-ворон разрыдался бы от облегчения. Но птицы не плачут. — Где она? Она ушла?

— Ты был здесь один, Мага, — отвечает златокудрый. — О ком ты? Что произошло?

Хозяин слаб, он опирается спиной о боковину дивана. Дышит с надрывом, словно не надышится.

— Я пуст, Майки, совершенно пуст, — говорит он. — Ива, я про неё говорю. Она же была здесь… Это ведь она тебя позвала?

Златокудрый не отвечает. Он заставляет хозяина лечь на диван. Бегло просматривает руки. Ни одного целого колечка, с горечью отмечаю, ни одного красивого блестящего колечка, которые я так любил поклёвывать на его пальцах! Все, все рассыпались! Впрочем, одно, чужое, рядом с какой-то штуковиной, похожей на большое разломанное кольцо, лежит на полу, и златокудрый поспешно за ними наклоняется.

— Какого же я свалял дурака, — печально говорит хозяин. — Я идиот… Майкл, так это она тебя позвала?

— Меня известил Абрахам, — кротко отвечает златокудрый. — И что-то подсказывает мне, что Иоанну мы в её комнате не найдём. Что ты опять натворил?

— Я лажанулся, и если бы ты знал, как… Попал под собственное проклятье и умер у неё на глазах; представляешь, как я её напугал? Да ещё при этом снял ментальный блок… — Хозяин даже глаза закрывает. — У неё сейчас ум за разум заходит, полная мешанина в мозгу; что с ней будет в таком состоянии? Найди её, прошу. Ты видишь, я сейчас никакой…

— Я понял, — говорит его друг сурово. — Лучше помолчи.

Настойчиво заглядывает хозяину в глаза, тот щурится, но сам взгляда не отводит. Вижу, как задышал спокойнее, глубже, как порозовели губы и щёки. Это златокудрый поделился силой. Хотя у самого на лбу — крупные капли пота.

— Уже лучше, Мага, но не вздумай подниматься. Иначе я тебя просто запру, — говорит он. — Ты сейчас далеко не в форме. Будь благоразумен. Я сам организую поиски.