Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

Чтобы хоть как-то отвлечься, прислушался к тому, что происходило на дворе — и выругался сквозь зубы. Вот как же все не вовремя!

Снаружи кто-то был. Он явственно слышал шаги двух человек… или иных существ, похожих на людей. Вот стукнула входная дверь. Ноги зашаркали в сенях. Лясота приподнялся на локте, и Владислава крепче вцепилась ему в рубашку.

— Вы слышите?

— Да.

Кто-то ковылял к двери.

— Мне страшно, — прошептала девушка. Оказывается, это была не внезапно вспыхнувшая страсть, а обычный страх! Он скрипнул зубами от разочарования.

— Знаю. Лежите, барышня, и не шевелитесь.

— А в-вы?

— А меня отпустите. — Видит бог, ему очень нужно на ком-нибудь сорвать свою досаду. И эти люди — или существа, похожие на людей, — явились как раз вовремя.

— Нет! — Девушка вцепилась в его рубашку всеми десятью пальцами.

Дверь заскрипела.

— Да отцепись ты!

Лясота выдрался из рубашки, вывернулся ужом, перекатываясь через Владиславу и падая на пол мягко, как кот. Дверь подалась, и тень в белой длинной рубашке с упавшими на лицо волосами переступила порог. Несколько секунд она стояла, покачиваясь и уронив руки вдоль тела, потом сделала шаг, второй… В нос ударил запах земли, крови и гниения. Упырь?

Лясота вскочил на ноги, не тратя времени, чтобы рассмотреть ночного гостя. На упырей он насмотрелся в юности — и на совсем свежих, еще, как говорится, теплых, и на полуразложившихся, с которых кусками падало гниющее мясо, а в глазницах копошились черви. Этот был свежим. Когда Лясота выпрямился, в руке была трофейная сабля. В другой была зажата мошна, украденная у Тимофея Хочухи. Сейчас он корил себя на все лады за то, что не улучил минуту и не проверил, что там есть. Но что теперь жалеть!

Ночной гость — мужчина в исподнем белье — развернулся к нему, протягивая руки, и Лясота еле успел увернуться, ударив его саблей. Лезвие скользнуло по плоти, рассекая мертвую кожу и мышцы и скрежетнув по кости. Перерубленная рука повисла на лоскутке кожи.

Пронзительный визг ворвался в уши — завопила Владислава, отпрянув к стене.

— Лежать! — крикнул Лясота. Он теперь стоял сбоку, и упырь метнулся на голос, протягивая к девушке руки — и целую, и оставшийся от второй обрубок.

Лясота ударил снова, коротко, без замаха, всаживая саблю ему в бок и проворачивая в ране. Живого человека этот удар мог бы прикончить на месте, а упырь только споткнулся, теряя равновесие. Мгновенно выдернув саблю из раны, Лясота замахнулся для последнего удара — по спине, чтобы перерубить или повредить позвоночник…

— Сзади!

Крик запоздал. На спину пала тяжесть, и он не удержался на ногах, падая на колени. Все же успел сгруппироваться и рухнул на бок, перекатываясь и подминая под себя повисшего на плечах старика. Почувствовал, как крепкие ногти, словно ножи, впиваются в плечи. Ударил затылком раз и другой, не давая упырю себя укусить, врезал локтем, потом отмахнулся мошной. Задел ногой по щиколотке первого упыря, подбиравшегося к Владиславе.

— На печь!

Краем глаза заметил, как девушка юркнула прочь, но не слишком проворно — упырь успел поймать ее за платье.

Отчаянный визг слился с яростным криком. Надсаживаясь, Лясота перевернулся, как есть, с повисшим на плечах упырем, кинулся на того, первого, используя тяжесть старика как оружие. Они вдвоем врезались в ночного гостя, и тот не устоял — упал, порвав на Владиславе платье.

Два упыря и человек барахтались на полу. Лясота откатился, прижимая старика к полу и чувствуя, как по шее течет что-то горячее. Ночной гость завыл, кинулся на него, но напоролся на выставленную саблю. Из распоротого живота повалились раздутые, гниющие внутренности. Завоняло так, что потемнело в глазах. Задержав дыхание, он рубанул второй раз и третий. Ошметки мяса падали на него. Истерзанный упырь упал сверху, и Лясота, зверея от боли и отчаяния, вогнал растопыренные пальцы ему в глазницы, выворачивая голову с клацающими зубами в сторону, а сам ударил саблей по спине и боку.

Удар вышел слабым — так хребет не перерубишь, только рассечешь мышцы и кости, — но для упыря хватило. Он ослабил хватку, подался назад, давая простор для замаха. Лясота брыкнул ногами, отшвыривая его прочь, перевернулся, пытаясь встать на четвереньки. Собрав силы, стряхнул с себя старика, напоследок оставившего на плечах длинные царапины. Отмахнулся саблей, рубя того по рукам и лицу, но понимая, что нужно что-то посильнее. Взгляд упал на топор, лежавший на лавке. Пальцы сомкнулись на рукояти. Но в этот момент вспомнил про открытую дверь.

На пороге стояла та женщина, Марья, кажется. Стояла и смотрела на побоище. И было в ее глазах, блестящих в темноте, что-то такое, отчего волосы зашевелились у Лясоты на голове.

— Ты! — низким вибрирующим голосом проревела она, протягивая руки. — Ты! Убийца!

За спиной послышался шорох. Не дожидаясь, пока упыри соберутся с силами для атаки, Лясота развернулся, ударив первым.

Мир закружился перед глазами — ночная тьма и белые тени вокруг. Страшный хряск костей, стук топора, вой, рычание, вопли слились в одно. Что-то влажно шлепнуло по лицу — в нос ударил запах гнилой крови. Топор врубается в плоть, входит трудно, застревает, но его удается выдернуть и нанести еще один удар. Теперь он застревает всерьез, но лезвие вошло в хребет, и обезвреженный упырь валится на пол.

В левой руке сабля — хорошо не выпустил. Перехватить двумя руками, ударить наотмашь. Плоть человека не тверже свиной туши, и хороший, от души, удар разваливает второго упыря от ключицы до брюшины. Оттолкнуть ногой заваливающееся тело, отмахнуться от протянутых рук, ударить с разворота последнего — по рукам, по плечам, по голове. Ноги вязнут в чем-то. Подполз? А вот тебе по шее! Готов… Другие еще шевелятся, еще пытаются ползти. Рубить без жалости. Раз, другой, третий…

Третьего не понадобилось, но сабля все равно описала полукруг, врезаясь в мертвую плоть. И лишь после этого Лясота позволил себе выпрямиться.

Голова кружилась. Тело дрожало. Волной накатывала слабость. Хотелось упасть прямо тут, на грязный пол, покрытый сгустками гнилой крови, ошметками плоти и внутренностей, прямо среди останков семьи упырей, закрыть глаза и спать… спать… спать… Он ведь и в самом деле спал, пока его не разбудила Владислава.

Княжна! Мысль о ней была подобна пощечине. Что с нею? Она жива?

— Барышня? Как вы? Владислава!

Послышался сдавленный всхлип, как будто кому-то зажимают рот ладонью, чтоб не кричал.

— Барышня? — рванулся он.

Девушка забилась в дальний угол полатей, скорчилась, пытаясь хоть как-то прикрыть плечи порванным платьем. В ее глазах стоял ужас. Она вскрикнула, когда Лясота потянулся к ней, забила ногами.