Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

— Нет! Не подходи!

— Да успокойтесь вы, барышня! Вот дуреха! — Поймал за щиколотку, подтянул, стаскивая на пол, невзирая на сопротивление. — Все хорошо. Они мертвы… Да перестань ты! — Разозлившись, ударил по щеке.

Крики захлебнулись в истеричном рыдании. Притянув княжну к себе, Лясота позволил ей выплакаться, обнимая и поглаживая по плечам. Даже его до сих пор трясло, а что уж говорить об этой девушке. Вот ведь как у нее жизнь круто повернулась! Еще две недели назад жила-была в холе и сытости, на пароходе плыла с матерью, и — на тебе! Побег, колдуны, разбойники, теперь вот упыри. Тут недолго и умом тронуться. Так что пусть поплачет, авось успокоится.

— Ну, будет, барышня, будет. — Выждав пару минут, потрепал Владиславу по плечам. — Помогите лучше мне. Без вас я не справлюсь.

— А ч-что надо делать? — всхлипнула она, вытирая ладошкой мокрое лицо.

— Посмотрите, что у меня там?

Он повернулся спиной, ссутулился, чтоб ей было лучше видно. Вздрогнул, когда почувствовал прикосновение ее руки.

— У вас тут царапины… И кровь!

— Понятно. Сможете промыть? Только как следует! Рубашку мою порвите, воды я принесу.

Ведро нашлось в углу. Занявшись делом, Владислава немного успокоилась. Пока она дрожащими руками промывала оставленные упырем царапины, Лясота размышлял. За себя он не особо боялся — в слюне упыря действительно содержится трупный яд, но, вопреки россказням суеверов, он действует не всегда. Укушенный упырем человек может выжить и жить долго и счастливо, а может и умереть, если вовремя не обеззаразит раны. Для этого есть несколько способов. И один из них Лясоте именно сейчас попался на глаза.

— Все? — обернулся он к девушке. — Промыли? Хорошо. А теперь нате-ка, — наклонился, достал бутыль, из которой дед несколько часов назад наливал местный деревенский самогон, — плесните прямо на царапины. Да не бо-о-о…

Владислава действительно плеснула щедрой рукой, опрокинув на его исполосованные когтями упыря плечи добрую половину содержимого бутыли. У Лясоты потемнело в глазах. Он рванулся, вскакивая.

— Да что ж ты делаешь-то?

— Б-больно?

— Нет, приятно! — огрызнулся он. — Чуть-чуть надо, как водой, когда смываешь грязь, а не так… Ох, чтоб тебя!

— Но я не…

— Ладно. — Он скрипнул зубами. — Давай еще!

— А в-вы ругаться не будете?

— Постараюсь. — Он плотнее уселся на лавке, схватился за край, стиснул зубы.

Было все-таки больно. Не настолько, чтобы кричать. Можно еще прижечь рану каленым железом, прочитав соответствующее заклинание, но сейчас, когда он почти слеп и глух, в его устах слова древнего заговора не будут иметь большой силы. Найти бы толкового знахаря, чтоб записал заклинание под диктовку и потом прочитал! Да разве его сыщешь в этой глуши? В этом Упырёве небось даже про Загорск не знают.

И только он так подумал, как снаружи послышались странные звуки. Негромкие шаги. Неразборчивое бормотание. Скрип и стук. Да, стук в окошко.

— Пус-сти… пус-сти…

— Что там? — Владислава обхватила его сзади за плечи, спряталась за спиной мужчины.

Лясота прислушался.

— Ничего хорошего.

Снаружи были упыри. Пять или шесть этих тварей — точнее по слуху он определить не мог, а выглядывать и проверять не хотелось — бродили вокруг дома, скреблись в окна и двери, стучали по стенам, бормоча на разные голоса: «Пус-сти… Пусти!» Справиться в одиночку с такой толпой нечего было и думать.

— Они нас убьют? — Владислава сжала руки.

Лясота посмотрел на окно.

— Пока я жив — нет.

Она бросилась к нему, обняла за шею, прижимаясь всем телом и мелко дрожа. Лясота сжал девушку в объятиях, ощущая близость ее тела, чувствуя ее страх. Его тоже трясло, и он, пытаясь успокоить Владиславу, быстро, торопливо поцеловал ее. Княжна тихо застонала. Губы ее зашевелились, отвечая на поцелуй, и у Лясоты закружилась голова. Кровь застучала в висках. Близость женщины опьяняла. Руки зажили своей жизнью, обнимая, тиская, ощупывая ее всю. Тонкие пальцы княжны скользнули в волосы на затылке, и Лясота еле нашел в себе силы, чтобы оторвать от себя девушку.

— Я… п-пойду, — прохрипел он, жадно глядя ей в лицо.

— Куда? — Она еще цеплялась за мужчину.

— Проверю, заперта ли дверь.

Вообще-то с этого надо было начинать, и Лясота успел как следует обругать себя за беспечность. Оторвал от себя руки княжны, прихватил оружие и вышел за порог, в темные тесные сени. Тут пахло мертвечиной еще сильнее. Такое впечатление, что сюда упыри сваливали недоеденные жертвы. Так и есть! Дверь была только прикрыта, и как раз сейчас один из упырей лез в проем. За ним толпились еще двое.

Радуясь, что не забыл саблю, Лясота рубанул переднего поперек груди, разваливая ребра, грудину и брюхо. Пихнул ногой, отталкивая тело на руки двух его собратьев, метнулся, наваливаясь на дверь и спеша задвинуть засов. От удара плечи отозвались болью, и пришлось постоять пару минут, пережидая, пока она немного стихнет, прислушиваясь к воплям снаружи. По всему выходило, что придется держать оборону в доме. А в одиночку это трудно. Конечно, не верилось, что под дверью собрались жители всей деревни — наверняка в ней остались и обычные люди, которые сейчас затворились в своих домах и напряженно ждут… Чего? Рассвета? Или той минуты, когда, насытившись кровью двух путешественников, остальные упыри уберутся восвояси?

Боль понемногу отпустила, и он вернулся в избу, заодно заперев и дверь в сени. Какая-никакая, а лишняя преграда. Откинул крышку подпола, свалив туда то, что осталось от хозяев дома. Потом расшевелил угли в печи, развел огонь.

— Что вы делаете? — Едва он переступил порог, Владислава так и вцепилась в него, не отходя ни на шаг.

— Готовлюсь.

— К чему?

— Вы боитесь смерти, барышня? — Он выпрямился, посмотрел на девушку.

— Д-да.

— А я — нет.

Вспомнились недели и месяцы одиночного заключения в тесной — четыре на пять шагов — темной и сырой камере. Позади было восстание, бои на Дворцовой площади, куда ринулся восставший полк, разгром и аресты. Впереди — заседание Особой комиссии, ожидание приговора, а пока — пустота. Было холодно. Сыро. С потолка капало. На стенах цвела плесень, отовсюду выползали мокрицы и тараканы. Постель кишела блохами. Скверная пища, одиночество, холод, спертый воздух, в котором не столько тлела, сколько коптила и дымила свеча. То бесконечные допросы, выматывающие однообразием каверзных вопросов, то бесконечные недели, когда узника не навещал никто. Лишь раз в день у пола отворялось окошечко и ставилась миска похлебки. Многие его товарищи не выдерживали. Кто-то сошел с ума! Кто-то покончил с собой. Повесился Юро Крутицкий. Именно там Лясота перестал бояться смерти. И, наверное, это помогло ему выжить на этапе и в рудниках.