Марина Кимман - Флейта Нимма

Художнику стало не по себе. Он, наконец, разглядел, кто оказался вокруг него. Такие разбойничьи морды встречались ему только в молодости, когда он, в поисках интересного объекта для живописи, нанимал нищих позировать. До тех пор, пока его дом не ограбили.

Женщина поставила перед ним тарелку.

Сосед снова хрюкнул.

— Баташ! Недурно! — оценил он.

Вид блюда не вызывал особенного аппетита. Однако, попробовав, Аллегри уже не мог остановиться. Баташ оказался тушеным мясом с овощами и специями, чуть жирнее и острее, чем обыкновенно предпочитал художник. Однако для такой погоды блюдо подходило как нельзя лучше. Скоро Аллегри согрелся, и теперь люди в зале не казались ему такими уж подозрительными.

— Кто и откуда? — спросил тот, что сидел напротив. Когда-то ему рассекли верхнюю губу, и теперь желающие (как, впрочем, и все остальные) могли рассматривать его почерневшие и полуразрушенные зубы.

Что ж, сияющая улыбка, как успел заметить Аллегри, нечасто встречалась среди местного населения.

"В конце концов, здесь вряд ли меня кто-то узнает", подумал он.

— Я художник, — сказал Аллегри. — Родом с Эоники.

Соседи уважительно покивали.

— Художник — это хорошо, — назидательно, подняв палец вверх, произнес хрюкающий тип. — У нас они, можно сказать, очень даже ценятся. Ты что предпочитаешь — ювелирку, картины, деньги?..

Смысл вопроса как-то ускользнул от Аллегри. Хотя, если подумать, тех, кто занимается выпуском монет и отливанием золотых безделушек, тоже в какой-то степени можно назвать художниками. В очень малой степени.

— Больше всего люблю картины. Свои, разумеется, — ответил он.

— Ну конечно "свои", чьи ж еще.

Его спутники понимающе загоготали, и Аллегри улыбнулся вместе с ними, не совсем понимая, что происходит.

— На самом деле, мы тебя уважаем, брат. У нас мало таких, как ты, да и нечего воровать в Чатале. Неоткуда. Разве что из Хранилища Знаний.

— Воровать? — на фоне подобного заявления он даже забыл, что его обозвали братом — в другое время он бы оскорбился столь фамильярным отношением.

Парень с рассеченной губой осклабился.

— Да знаем, знаем. "Заимствовать", а не "воровать". Не беспокойся, тут все свои. Брат брату — брат. Тем более что Гёбёкли пропустил тебя, а он с посторонними не церемонится. Уж не знаю, как этот слабоумный отличает своих от чужих, но то, что он ни разу не ошибся — это факт.

Аллегри решил пока не сообщать им, что Гёбёкли в кои-то веки пустил в трактир не того человека. Еще неизвестно, чем это закончится.

— Вообще-то, я не собирался "заимствовать" ничего из Хранилища Знаний. Но мне необходимо туда попасть.

Его соседи присвистнули, а тот, что сидел напротив, даже хлопнул по столу.

— Самоубивец! — провозгласил он. На них стали оборачиваться. Заметив это, он понизил голос. — Хранилище закрыто. Ты не знал?

— Ну, думаю, меня туда пропустят, — сказал Аллегри, памятуя о письме Алис. Как-никак, она была не последним человеком в Чатале, как, впрочем, и на Архипелаге.

— Точно самоубивец! — прошептал щербатый.

— Он его убьет, — согласился с ним второй.

— Да кто — он? — художник начал раздражаться. Все время, что Аллегри ехал по этой стране, у него возникало чувство, что местные жители чего-то недоговаривают.

— Ууст Второй, кто-кто, — они оба понизили голос. — Ему сказали, что в Хранилище есть книга, в которой написано, как его свергнуть. Он хотел ее уничтожить, однако ему это не удалось.

— Оно ведь живое, Хранилище-то, — сказал хрюкающий тип.

— И теперь, ко всему прочему, еще и обиженное.

— Они правду говорят, — услышал Аллегри голос за спиной. — Я бы тоже обиделся, если бы мои вещи попытались спалить магическим огнем.

Все повернулись к говорившему.

— О, Чапель!

— Здорово, Чапель!

Аллегри проследил за их взглядами: позади него стоял мужчина лет тридцати, может, старше. На голове у него был повязан красный платок, расшитый золотыми нитями. Впрочем, как успел заметить художник, чатальцы предпочитали такие платки всем другим головным уборам.

Незнакомец поклонился, что смотрелось несколько комично в темном, пропахнувшем едой и перегаром зале.

— Чапель. В некотором роде ваш коллега. Люблю произведения искусства.

Художник подал ему руку и представился.

— Я слышал, — сказал Чапель, и глаза его странно сверкнули.

Затем до Аллегри дошло.

Он успел забыть о своей славе, а между тем, она никуда не делась, а от неожиданного исчезновения художника еще и возросла. Судя по тому, как странно — намекающе — говорил Чапель, он сразу понял, кто перед ним.

Аллегри, впервые за много лет, запаниковал по-настоящему.

Однако новый знакомый неожиданно ему подмигнул, и, силой вытащив Аллегри из-за стола, направился к выходу.

— Ээй, вы куда? Время детей еще не кончилось! — крикнула разносчица.

— Плевал я на их суеверия, — пробормотал Чапель, и затем, уже громче, сказал. — Мы ненадолго!

Снаружи морозило: Аллегри не успел даже толком одеться.

— Что вы себе позволяете? — возмутился он. Таким образом его таскал только отец, и то, только до определенного возраста.

— Тише, тише, — Чапель оглянулся, и, заметив Гёбёкли — тот почти домучил краюху хлеба — потянул художника за угол дома. — Вы же тот самый?..

Несколько секунд стояла тишина: Аллегри внимательно изучал нового знакомца на предмет, можно ли ему доверять. Честно говоря, в его пользу мало что говорило. Длинный, крючковатый нос, прищуренные, с хитринкой глаза… было в нем что-то птичье. Художник и раньше видел такие лица, и все они принадлежали либо не очень чистым на руку людям, либо авантюристам. А Чапель, по роду его профессии, вполне мог совмещать эти два типа.

— Хотя, можете не отвечать. Мне как-то попадался ваш автопортрет, — сказал он.

— И что теперь? — получилось несколько грубее, чем хотел Аллегри, но в этот момент было не до вежливостей. Ладонь незнакомца на плече нервировала — тот вроде и не держал крепко, но рука у него была такая тяжелая, что под ней невольно хотелось согнуться.

Чапель пожал плечами, и, улыбнувшись, отпустил художника.

— Если собираетесь в Хранилище, то я могу вам помочь, — сказал он. — А взамен — вы напишете мне картину. Всегда хотел что-нибудь с вашим автографом, а тут такой случай представился, — он снова пожал плечами, дескать, вот оно как бывает.

Значит, еще один фанат творчества, подумал Аллегри.

— Я больше не рисую.

— Вы уверены? — Чапель сощурил глаза. — Вам понадобиться помощь, когда вы пойдете в Хранилище. Я ручаюсь за это, — он понизил голос, — тем более что я там бывал… неоднократно.

Этот тип нравился Аллегри все меньше и меньше, однако в одном он был прав: без проводника в Хранилище соваться не стоит. А насчет платы…