Марина Кимман - Флейта Нимма

Аллегри взглянул на него.

— Разве я сказал что-то вслух?

— Думай тише, тебя слышно, — тот широко улыбнулся.

Художник так и не понял, ирония ли это была или он говорил серьезно. Еще удивляло, что Чапель такой бодрый после полета — если бы Аллегри пришлось лететь самому, художник просто свалился бы с ног. А этот ничего, встал, отряхнулся и дальше зубоскалит.

За стеной, переругиваясь, бегали стражи. Кажется, до них дошло, что весь этот цирк устроили, чтобы отвлечь их внимание, и через минуту-другую они собирались пойти внутрь с проверкой.

Пока что они решали, кто достоин такой чести.

Двери в здание — огромные, белого дерева — были опутаны цепями и цепочками всех мастей; сверх того маги Ууста Второго наложили контуры защиты, чтобы уж точно никто не мог пройти. От самого Хранилища хотелось держаться подальше: от стен шло бело-голубое, едва заметное свечение, которое всем своим видом говорило, что не стоит к нему прикасаться.

— Отвернись, — скомандовал Чапель.

Художник, пожав плечами, последовал приказу.

Полыхнуло; стражи загромыхали цепями, открывая ворота.

— Сюда, — плащ Чапеля мелькнул в неизвестно откуда взявшейся дыре в стене, в метре от дверей.

— Мы нормальными путями не ходим, так, что ли? — пробормотал художник про себя. Затем нырнул в отверстие. Стражи уже расправились с последним замком, а дыра в стене затянулась.

Они оказались в узком, чрезвычайно извилистом коридоре. Здесь ничего не стоило, зазевавшись, удариться головой о потолок или выступ, которые словно вырастали за секунду до появления вора и художника. Впрочем, Аллегри не удивился бы, окажись оно на самом деле так.

На очередном повороте Чапель остановился, и, приложив руку к стене, стал прислушиваться. Хмурился, шептал что-то про себя, закрыв глаза.

— Куда дальше-то? — спросил художник.

— Тихо. Сейчас… ответит.

— Кто?…

Стена разъехалась. За ней оказался гигантский аквариум… или то, что художник поначалу принял за него.

Когда-то это было просторным белым залом, со стеклянным куполом и мраморными полами. Трудно сказать, чем занимались здесь гости Хранилища: может, просто отдыхали, а может, разбирались в устройстве архивов. В пользу последней версии свидетельствовал план здания, нарисованный на полу. В голубоватом сиянии, исходящем от купола, парили книги — порванные, обожженные, без переплетов и обложек. На стенах виднелись черные кляксы, как будто здесь взорвалось что-то.

— Так, — сказал Чапель. — Сейчас ты идешь к карте, но! Прежде чем ступать на нее, остановись и подожди минутку. Я присоединюсь к тебе чуть погодя.

Он сделал странное, едва заметное движение головой. Что-то среднее между покачиванием и поворотом, как будто он сам не был уверен в своих словах. Художник оглянулся: коридор, по которому они шли, замкнулся, и теперь они стояли в небольшом закутке перед залом. Выхода не было.

Положившись на то, что все это время помогало ему на пути к флейте, Аллегри шагнул вперед.

И ничего. Дошагав до карты, он невольно почувствовал себя обманутым. Аллегри, конечно, не хотел, чтобы потолок немедленно обрушился, а книги перешли в атаку. Однако после того, что он слышал об этом месте, оставаться в добром здравии дольше минуты было просто неприлично.

Откуда-то сверху раздался смешок, затем, словно эхо, хохотнул Чапель. Художник обернулся.

— Боевые книги! Придумал же! — он чуть за живот не держался.

— Ты что, мысли читаешь?

— Кто, я? Да никогда! — он промокнул глаза уголком плаща, и, сделав серьезное лицо, подошел к художнику. — У меня две новости.

— Сомневаюсь, что "хорошая" и "еще лучше", — пробормотал Аллегри. — Что там?

— Первое: Хранилище, скорей всего, решило тебя не убивать, — сказал Чапель.

— О, это замечательно, — повисла пауза. — Скорей всего?

— Да. Второе: до нужного зала придется топать пешком, — он указал на карту архивов. Один квадрат окрасился в красный цвет; в другом, подписанном как "Место Направлений и Путей", мигали две черные точки.

— Хранилище не собирается нас перемещать, — пояснил Чапель, — уж не знаю, почему.

Если говорить языком сравнений, то изнутри здание напоминало пещеру. Прекрасно, порой не без вкуса отделанную, но — пещеру. Сводчатые потолки, потусторонний свет, узкие, извилистые коридоры, в которые без проводника не стоило и соваться… Неудивительно, что люди здесь предпочитали пользоваться картой, чтобы попасть в нужное помещение. Кроме того, художника не оставляло ощущение, что за ними следят.

— Вообще, занятно, — сказал Чапель, когда они проходили по балкону одного из "гротов", — по-моему, Хранилище никогда не отказывалось от того, чтобы доставить человека в нужное место. Либо ты, — он хлопнул по стене, — мертв, либо попадаешь туда, куда хотел.

— Так ты говорил, что был здесь всего пару раз? — пробормотал Аллегри.

Вопрос не смутил Чапеля. Он продолжал идти, как ни в чем не бывало, постукивая кулаком по стенам коридора.

— Ну, положим, чуть чаще, чем "пару". Мы с ним — Хранилищем — в некотором роде, друзья. Все-таки занятно, — повторил он. — Я привык думать, что художники предпочитают сидеть дома и рисовать, а не мотаться по свету.

Аллегри ничего не ответил на это. С некоторых пор он считал, что ему лучше молчать о своих целях и прошлом. Так проблем возникало на порядок меньше.

Чапель, очевидно, не в силах терпеть приступ любопытства, выпалил:

— Что ты ищешь здесь, Эль Аллегри?

Раз за разом спрашивали у художника, почему он пустился в путь, и каждый раз, отвечая, Аллегри чувствовал себя так, словно предавал что-то сокровенное. Даже если не вдавался в подробности, как сейчас.

— Мне нужно узнать, где находится один… одна вещь.

— Не скажешь, что это? Я могу помочь, — Чапель обернулся, и, прищурившись, посмотрел на него. Складывалось впечатление, что он уже знает, что имел в виду Аллегри.

Художник покачал головой.

— Мне не нужны помощники.

"Это слишком личное", едва не добавил он.

Коридоры все не кончались. Они походили друг на друга как близнецы, и если бы не Чапель, художник очень скоро заблудился бы.

После дюжины лестниц, ведущих вниз, его проводник наконец-то остановился перед дверью.

Это была каменная плита, покрытая железной, чуть заржавевшей решеткой, в узорах которой угадывалась цифра "Один". Небольшая табличка сбоку сообщала посетителю, что он пришел в "Собрание Моно".

Чапель помахал рукой перед решеткой, как это обычно делают дети, проверяя, заснули родители или нет.

Дверь, щелкнув замками, открылась.

Художник ожидал увидеть просторный архив, битком набитый документами, однако за дверью оказалась небольшая библиотека, даже кабинет: семь-восемь полок с книгами, какие-то ящики, стол и два кресла. На одной из стен висел портрет мужчины в старинных одеждах. Художник при взгляде на него презрительно усмехнулся: чувствовалось, что рисовал дилетант.