Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни

— Что теперь, Даэмон? — крикнул он еще издалека, и никого не было вокруг — как два растерявшихся в пустыне непонятно кого стояли мы посреди моста над водой, в которой даже не отразишься — грязная.

— Ничего. Все, что я тут затеял — возможно жалкий писк, или я ничего не понимаю. Он не принял вызов, он не пришел…

— Думаешь, нет?

— Я спать хочу… Очень утомился от этих дел, лучше мне было в городе Лондоне, а еще лучше — до всех этих игр. Одел бы я тогда что-нибудь белое…

— У тебя никогда не было ничего белого.

— И то правда. Все равно.

— У меня к тебе дело, — начал он нерешительно.

— Ко мне?.. Дело? Хочешь в вассалы по старой дружбе?

— Тебя искали в Таллинне, едва ты уехал. Страшный одноглазый монстр, старик с фальшивой палкой и два их охранника.

— Последние преставились. Они в аду, куда так хотели.

— А первые два?

— Хорошо их знаю.

— Как они могли узнать про тебя — еще тогда? Ты не представляешь, как они спешили?

— А что тебя удивляет?

— По сути ничего. Но все же… Какая-то фальшь. Ты ее не чувствуешь?

— Ты уже второй, кто говорит мне об этом.

— Был и первый?

— Да, один тибетский беженец пришел к моему престолу и чего надумал — пугать своими подземными зверушками. И Амалем тоже пугал. Но Амаль не дурак — принес мне разработки агентурные — товарищ оказался из Интеллиндженс Сервис. Боже, как меня достали банальности…

— Но это же не отменяет того, о чем он тебе сказал.

— Нет. Он сказал — Амаль посоветует ехать с ним на восток, а ты не слушайся. А Амаль всего только посоветовал подписаться один раз Ариманом — дьяволом по-ихнему, и все.

— И ты это сделал!

— Рахчандас на следующий же день скипел от меня, как чайник. Ты не понимаешь — мне хотелось, чтобы он меня проклял, развлечения ради, потому и послушал Амаля. Тот мне просто милей — картинно кланяется, руки целует и велеречиво не изъясняется. Он прост, как ни странно. Хотя это страшный человек — даже я чувствую. Скоро он тоже меня проклянет… — и я зевнул совершенно непритворно, — а мне дела нет. Пусть себе проклинают.

И внезапно изменившейся интонацией я спросил его:

— Ты не видел мою Катю?

— Да, видел, и пытался говорить с ней об этом — впрочем, безуспешно. Она просто не стала.

— Вот умница. Женщина должна знать свое место.

— Она мне примерно это и сказала.

— Чудесная девочка, недаром самого Господа прельстила… Думаю, из-за нее он и ушел.

— Даэмон, ты сам не веришь в то, что сейчас говоришь.

— Не верю, — произнес я механически и отстраненно, — конечно, не верю. Я с ума схожу — не беспокойство, но пустота меня пугает. Знаешь, что я только что видел? Огромное черное небо — оно намного больше, чем может видеть человек — и в нем гуляют ожившие лучи. Не света даже, чего-то более прекрасного. Они живые, знаешь? И они бесконечно летят и никак не могут встретиться. А потом мне привиделся… Как бы не заплакать тут, неужели все настолько пусто? Я сам говорил другим, что нет.

— Скажи, ты перестал быть собой? Ты помнишь наших, хочешь кого-то видеть? Они рядом.

Меня передернуло от этих его слов.

— Нет. Я не помню, кем был. Помню только, что ошибся, играя с ангелами в ангелов. Я пойду.

И я прошел мимо него, застывшего в довольно невыразительной позе — словно ждал, что сейчас обернусь и скажу что-то эпохальное. Мне нечего сказать.

Я пересек пустыню, чуть было не нарвался на патруль черного воинства, и тогда обернулся назад. Представил себе Соню, несомую на руках умирающим Темным призраком, Джорджа, встающего в оконный пролет, и вдруг словно невидимые нити невероятно тонкие, что даже не из плоти явленные, пересекли мне путь, сдавили горло. Это была граница, о да. Назад — играть роль дальше. Вперед — непонятное, скорее всего — потеря власти, погибель. «Достигнув многого, он вздумал оступиться. Но власть его бежала на него, собакой злою». «Ты сам еще взвоешь от своей магии…» Мой Господь, вот я взвыл.

Долго ждать не пришлось. С севера шли три странника, два в белом и один в желтом, с синими лентами. Я пытался читать их мысли — хер. Пытался поставить им стену — тот же результат. Посмотрел им в глаза — и увидел то, что мне стоило увидеть.

Без слов, без единого взгляда, говорящего о чем-нибудь, они начали окружать меня, набрасывая ранящие глубоко лассо. Еще мгновение, и я почувствовал, что падаю, что прельщение меня одолевает, а магия моя — не действует. Тут выстрелы разрезали спящий воздух, я помню, они раздались сзади и чуть справа, и отдались во мне еще большей болью — будто стреляли в меня.

Выстрелов было три. Три тела лежали, картинно раскинув руки, а сзади приближался воинственный Амаль. В таком пятнистом камуфляже он смахивал на ближневосточного диктатора.

— Ты убил их, Амаль?

— Да, брат Люцифер. Простыми пулями «дум-дум».

— А зачем?

— Иначе они убили бы тебя.

— Я ничего не соображаю… Не знаю, что было бы лучше. Может, я хотел…

— Ты устал. Спи — и пусть приснятся тебе твои сказочные феи.

— Спасибо. Хочешь сказать, что больше я вам всем даром не нужен?

— Я же спас тебя.

— Опять же — спасибо. Я пойду, Амаль.

Никто больше не встретился мне, а Кэт ждала дома — как будто ушел я только вчера. Ни словом она не обмолвилась о моих делах — я, верно, был для нее тем, кем был раньше. А я уже чувствовал не так — я победил свою обреченность, их же обреченность оттого стала еще необратимей. Аминь, ты так хотел.

Кэтти, моя милая и драгоценная, стоит ли говорить, как ты нужна мне… Странно, там, под Владимиром, мне пристало было вглядываться в небо, а я был равнодушен, но о тебе — вспоминал.

Да, Даэмон, но я не верю больше в свою звезду. Я рада видеть тебя, свет мой, но ты — не обычный человек, никогда ты им не был. И мне не стать тебе под стать — никогда.

Зачем я был бы нужен тебе тогда?

Не знаю. А ты… зачем ты выбрал меня?

Ты красивая и верная.

А там, в Англии, у тебя была женщина, я знаю.

Не скрываю. И не только там. И что же?

Только ведь…

Зачем ты смеешься, моя девочка?

Ты не устал?

Это к обеду или к смерти?

Не говори так. Это, конечно, к обеду. Тебе не быть побежденным и не погибнуть.

Никогда не погибнуть. Я мертв, милая. Ты ль не знала?

Удивленные глаза ее, чуть отстраненное движение, не назад, а ввысь; она встала.