Дина Полоскова - Квест для демиурга (СИ)

Она по–прежнему не могла сама пользоваться своей магией, но положив руку на артефакты с нехваткой заряда магической энергии, а другую вложив в сморщенную смуглую ладонь мага ощущала, как по ее пальцам струится теплый или холодный поток силы, наполняя жизнью уснувшие артефакты. Ая знала, что если бы не угроза нападения орков, лерра Аида нипочем бы не отпустила 'главное сокровище храма' 'заниматься ерундой'. И рада была, что благодаря неутешительным новостям, в ее однообразное расписание ворвалась капля разнообразия.

Ая неожиданно обратила внимание, что уткнулась в арку, закрытую занавесом из плотной ткани, над которой золотыми буквами было выложено: 'Суд великого вона'. Оглянувшись на свою охрану, стоящую за спиной с совершенно невозмутимыми лицами, девушка решилась на дерзость — приоткрыв небольшую щелочку, она заглянула в зал. Ая совершенно не ощущала угрызений совести и не опасалась, что стражи храма выдадут ее: ей объяснили, что любому, кто поступал на службу в храм, доходчиво объяснялось, что то, что совершается жрицами — не его ума дело, и как бы ни выглядели действия жриц со стороны — все делается во благо всего сущего.

Перед глазами Аи предстал овальный, хорошо освещенный зал, с широким пустующим ложем на пьедестале, по бокам которого стояли две устрашающие карикатуры на человека — Ая знала, что это были тролли. Перед пьедесталом пол был устлан циновками, на которых располагались страждущие, ищущие мудрости и милосердия от суда своего правителя.

По правую руку от ложа стоял сверкающий артефакт правды — выполненный в виде факела из чистого золота с камнем вместо огня — в зависимости от того, правду говорил истец или ложь, камень окрашивался в красный или зеленый цвет.

Раздались удары в гонг и секретарь суда возвести о приближении великого вона. Истцы и ответчики тотчас попадали ниц, показывая, таким образом, преданность его высочайшей милости.

Высочайшая милость торопливой походкой вошел в зал, в окружении чернокожих стражников в золотых доспехах и быстро занял свое место, показывая знаком, что можно начинать.

Вон Лонга представлял собой на первый взгляд комичное зрелище, но только поначалу: карлику от природы, ему приходилось двигаться больше и быстрее обычных людей, чтобы соответствовать ритму жизни окружающих. И вместо того, чтобы царственно нести свою персону сквозь само время, вон неосознанно предпочитал подстраиваться под остальных, что еще больше привлекало внимание к его уродству.

Однако за внешней беззащитностью маленького человека вон представлял собой очень опасное сочетание — обиды и злости на весь мир за свой отличающийся от других внешний вид. Ая уже встречалась с воном, когда он посещал храм, и была представлена ему, как новая верховная жрица. Сверля ее глубоко посаженными глазами из‑под кустистых бровей, его высочайшая милость поинтересовался в лерры Аиды — уверенна ли она в магической силе Аи, и если нет, то 'этой дикарке можно найти и иное применение'.

Главной ритуальной жрице пришлось постараться, чтобы сдержать себя в руках и настойчиво порекомендовать пресветлому вону не вставать на пути Пряных Богов, дабы не навлечь на славный Лонг их молчаливого гнева. Дворцовый маг, который сопровождал вона в храме, также заявил, что ручается за способности стоящего перед воном с опущенными глазами дитя. Также старичок–маг высказал предположение, что силы верховной жрицы храма хватит на то, чтобы помимо своих основных обязанностей еще и зарядить уснувшие артефакты, на что лерра Аида ясно дала понять, что не допустит никаких 'занятий подобной ерундой' до ночи равноденствия.

Дворцовый маг согласился с леррой Аидой, с тем, что ночь равноденствия важнее, но буквально кожей Ая почувствовала, что вон Лонга крайне недоволен ответом ритуальной жрицы. Взглянув на него исподтишка, отойдя в сторону, девушка обнаружила на себе его неприятный. Изучающий взгляд. Ей тогда показалось, что глава Лонга затаил на нее особую злость. И не только вон пугал ее в Лонге — сама жизнь здесь казалась для нее невыносимой из‑за особой, чрезмерной жестокости людей по отношению друг другу. Люди здесь жили в постоянном страхе перед властью, перед храмом, а тот, кто живет в страхе особенно, изощренно жесток.

Первый проситель вышел вперед — это был очень толстый человек с лоснящимся лицом и рыжей бородой, с бородавкой на носу и маленькими свинячьими глазками — за собой он тащил за руку высокую, статную, судя по походке и осанке, женщину в старом зеленом чадари.

— О великолепнейший из смертных пресветлый вон, чья мудрость несоизмерима с мудростью самых мудрейших из мудрых…. — видно было, что толстяк не остановится сам, твердо вознамерившись поразить своей велеречивостью его высочайшую милость, когда вон перебил его:

— Излагай суть своей просьбы, почтенный Жарымбей.

— Перед очами самого могучего, справедливого и милостивого женщина, которая уклоняется от уплаты своего долга: о чем есть долговое свидетельство.

— Поднесите свидетельство, повелел вон, и когда младший секретарь передал ему скрученный лист бумаги, бегло пробежал его глазами, и обратился к женщине:

— Ты действительно брала у этого почтенного человека деньги в сумме трехсот куачей в долг?

— Да, о великий, — отвечала женщина.

— Почему ты не вернула ему долг?

— Я вернула долг до последнего куаче, о великий.

Эмир перевел взгляд на артефакт правды — и Ая, со своего места увидела, что он не дотрагивается до рукояти, держит ее на весу, и камень остается по–прежнему красным.

— Факел Правды не согласен с тобой, ничтожная, — нехорошим тоном проговорил карлик, и женщина испуганно ахнула. Ая готова была поспорить, что женщина говорит правду — она чувствовала это и без всякого артефакта, а манипуляции вона с факелом только убедили ее, что исход суда заранее предрешен.

— Чего же ты хочешь от этой женщины за неуплату долга? — обратился вон к толстяку.

— Я готов простить ее долг, если она перейдет в мое личное пользование на полгода.

— Полгода маловато, почтенный Жарымбей, за такое тяжкое преступление — мало того, что эта женщина не отдала тебе долг, а значит, попросту украла у тебя деньги, она еще и осмелилась соврать мне, своему вону.

Женщина в зеленом чадари упала ниц перед воном и разрыдалась:

— Помилуй, о великий, у меня дети! Клянусь ими, я вернула долг почтенному меняле Жарымбею!

— Дети? — приподнял бровь карлик и вопросительно посмотрел на толстяка.

Тот тотчас же хлопнул в ладоши, и стражники втащили в зал двух упирающихся девочек–подростков в разорванных чадари, со следами ссадин и синяков на белых плечах.

По знаку вона стражники подняли чадари девочек, и Ая увидела, что они совсем еще юные — не больше десяти–двенадцати лет каждой. У ответчицы из груди вырвался глухой стон.