Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

Долго, долго не слышно было после этих слов плеска Теплынь-озера. Рёв стоял такой, что мнилось, будто и не толпа воет, а солнышко раньше времени падает…

— И вот что я вам, братие, скажу!.. — осипнув, надрывался Ухмыл. — Надо участок Люта Незнамыча подымать!.. Ежели два участка всколыхнутся — это, считай, половина преисподней!.. Ничего они тогда с нами не сделают!..

Захрипел, махнул рукой и спрыгнул в толпу, а на причал уже выбрался вёрткий чернявый грек — тот самый, что сидел тогда в клети по левую руку от розмысла.

— Ми, греки — цестны целовеки!.. — начал он. — Мине Лют Незнамиц сто тетрадрахм [91] Тетрадрахма Четыре драхмы. (греч.) долзен… И сотник его Цуриня тозе долзен… Вот они где у меня все — в зепи!..

Стоявшие поближе злорадно взгоготнули, но вскоре уразумели, что грек имел в виду как раз зепь, то бишь привесной карман, причём произнёс это словцо на диво правильно. Околотился, видать, в людях-то…

Заслышав смех, чернявый обиделся, взмахнул руками, и стал запальчиво доказывать, что в зепи у него не только розмысл с сотником, но и весь участок Люта Незнамыча…

Распалившись, он уже принялся потрясать бирками, на которых у него были зарублены все должники, однако стоявший дотоле неподвижно Завид Хотеныч внезапно вскинул голову, и по толпе прошла рябь — все тревожно повернулись к розмыслу. Грек растерянно умолк, закрутил башкой.

— Да что они там, пьяные все, что ли? — гаркнул Завид Хотеныч, уставив обезумевшие тёмные глаза поверх толпы.

Наконец смекнули оглянуться — и обмерли. Над чёрно-сизо-розовыми хребтами золы сиял краешек возносящегося в небо нечётного солнышка берендеев. В то время как чётное ещё только клонилось к закату…

А вот такой оплошности и впрямь никогда не приключалось. Ну, бывало, что протянем с ночью, изредка стрясётся и так, что погаснет добросиянное в полёте, и волхвы долго потом толкуют доверчивым селянам о каком-то там солнечном затмении… Но чтобы выгнать в небушко оба изделия разом? В один и тот же день?..

Однако Завид Хотеныч ошибся, гаркнув насчёт пьяных. Отнюдь не с похмелья метнули до срока из-за Кудыкиных гор светлое и тресветлое наше солнышко. Да и Родислав Бутыч погорячился, объявив на следующее утро, что виной всему — теплынские засланцы-лазутчики. Просто известная сплетница да повирушка Плюгава с участка загрузки шепнула жене сотника, что муженёк её… А впрочем пёс её знает, что она там шепнула!.. Может, и не шептала ничего… Ведомо только, что ревнивая сотница налетела на своего ладушку и, расчепыжив в пух, [92] Расчепыжить В данном случае: разругать, расшелушить. (берендейск.) принялась гонять по всему кидалу, то бишь катапульте, причём с греческой лампой в руках, хотя Уставом Работ строжайше запрещено подходить с огнём к загруженному чурками изделию ближе, чем на девять переплёвов. Мало того, метнув лампу в головушку супруга, сотница промахнулась и вмазала скляницей в снаряжённое, готовое к запуску солнышко. Лампа лопнула, горящее масло затекло в одно из поддувальных дыхалец, и тресветлое, жутко молвить, занялось, да так споро, что и не подступись…

Тушить его даже и не дерзнули. Раскалённое докрасна ядро продержали на рычаге сколько могли, а потом розмысл Вышата Серославич, видя, что начинает уже рдеть само кидало, приказал пущать…

Стон прошёл над страной берендеев. Только-только собрались вечерять — и вдруг такие чудеса! Поначалу решили, что конец света, похватали идольцев, какие были, рухлядишку всякую, утварь, что подороже, и кинулись на капище — жертвовать. С собой-то ведь на тот свет не возьмёшь… А иные бежали с колами да вилами — чаяли, что успеют ещё волхвов порешить. Однако, пока добрались до Ярилиной Дороги, чётное солнышко кануло в Теплынь-озеро, нечётное же вознеслось, припекло, засияло, и остановились берендеи в растерянности. Земля вроде не тряслась, небо не падало… Всё-таки, наверное, не конец это был света — так, знамение…

Но на капище всё же пошли — попытать волхвов, что сие диво означало… Суровый кудесник Докука принял принесённые во множестве берендейки, хрипло спел хвалебную песнь, а когда принялись донимать вопросами, отвечал сердито и уклончиво:

— Блудить меньше стали. Вот солнышко, вишь, и пожаловало вас, треокаянных, двойным днём…

Ишь ты… Покручивая головами, вернулись в слободку, даже и не ведая, что теперь делать-то: опочив ли держать или же, напротив, за утренние дела приниматься?..

Да нет, какой уж там опочив! А тут ещё слушок просквозил, что ласковый князюшка Столпосвят ослобонился из-под лютой стражи царской и будет перед народом речь творить…

— Из-под какой из-под стражи? Поди проспись да прочихайся! Он и под стражей-то не был…

— Ка-ак не был? Куда ни направит стопы — за ним храбров пять, а то и шесть, все в кольчугах да с сабельками!..

— Так они вон и сейчас за ним по пятам ходят!..

— Эва! Сравнил! Раньше-то — стража, а теперь-то — свита!

— Да башка ты стоеросова! Храбры-то те же самые!..

— А ты… Прихвостень ты сволочанский, вот ты кто!..

Потекли всей слободкою на торг, стали ждать князюшку… И явился милостивец. Надёжа наша и опора… Личико смуглое малость обрезалось — от скорбных дум, не иначе. Легко ли, чай, в неволюшке-то в царской!.. А как выпрямился в седле, как блеснул весёлыми очами из-под грозных бровей — эх, отхлынь, тоска, подхлынь, отрада!.. Жить захотелось!

— Дивно, дивно… — Не золота труба вострубила — князюшка возговорил, Столпосвят. Вроде бы и негромко возговорил, а отдалось по всей площади. Уронил головушку и как всегда призадумался. Глядел народ в умилении на своего заступника, светлые слёзы смаргивал… Вот поднял князюшка дремучую бровь, окинул всех мудрым понимающим оком…

— А чему дивиться-то? — спросил он вдруг, да запросто так, по-свойски, по-теплынски. — Солнышко-то, чай, неспроста нам дважды явилось! Такой уж ныне день…

Ахнули слобожане, замерли с разинутыми ртами, припоминая. А какой ныне день-то? Так ничего и не припомнив, уставились снова на князюшку. Старый Пихто Твердятич, уперев батожок в площадную пыль, оттопырил праздной рукой туговатое ухо.

— Не помните?.. — укоризненно громыхнул Столпосвят. — Так я напомню… Ровно тридцать восемь дней назад битва была… Лютая битва, кровавая! Заступили путь на речке на Сволочи отважные сыны земли теплынской бесчисленным ратям алчного да хищного Всеволока… И гостей незваных употчевали, и сами полегли… Эх, теплынцы! Солнышко помнит, а вы уж забыли…

Зашептался народ, пальцы принялся загибать, шевеля губами. Тридцать восемь там дней прошло, не тридцать восемь… Нешто их кто считал!..

— Вспомним всех поимённо!.. — колоколом загудел князь. — Всех, кто пал в этой битве! Старого воеводу Полкана, что, презревши преклонный возраст, рубился со сволочанами, пока не изронил храбрую душу свою!.. Вспомним и тех, уцелевших в битве, но настигнутых царским гневом… Кудыку с Докукой!.. Да что тут долго толковать! Сами знаете, скольких мы тогда не досчитались…