Павел Шумил - Этот мир придуман не нами

Затем мне дали пару сапог, у которых голенище расстегивается сзади хитрой застежкой от верха до самой пятки. Очень удобно надевать. И как раз по моей ноге. Прилегает плотно, но нигде не давит и не жмет. Вообще, я сапоги только один раз надевала, когда новый управляющий послал выгребные ямы чистить. На следующий день ему объяснили, что если от меня будет пахнуть, он сам отправится чистить выгребные ямы. Но полов и посуды я перемыла достаточно.

— Теперь — ботинки! — сказала Линда. Ботинки — они вроде сапогов, но без голенища. И застежка не сзади, а спереди.

А после ботинок были тапочки для дома. Тоже очень удобные. Но я не привыкла ходить в обуви.

— Влезай в штаны, надевай скорей ботинки и идем, — скомандовала Линда, надевая мне на руку браслет с крупным рубином. — У меня еще сорок минут осталось.

Я вспомнила, что вчера Линда выдала хозяину все мои секреты, прикусила язык, но приказы выполнила четко и быстро. Линда повлекла меня по коридорам к тяжелой блестящей железной двери. Нажала зеленый пупырышек на стенке, и дверь с металлическим рокотом ушла вбок. За ней открылась маленькая комната и вторая железная дверь.

— Это шлюз, — пояснила Линда и нажала еще один пупырышек. Дверь за спиной закрылась, а спереди открылась. И я увидела солнце. А из-за него не увидела ступенек, о которых совсем забыла. Меня поймала Линда.

— Ну ты, подруга, даешь! Так и шею свернуть недолго.

— Рабыня благодарит госпожу, — пискнула я, опомнившись.

— Блин! Возвращаемся. Надо тебя зарегистрировать, а то дверь назад не пустит.

Подумала, что кончилась наша прогулка. Но Линда поставила меня в какую-то нишу. Сверху обруч опустился до пола и сам поднялся. Затем надо было приложить ладонь к светящемуся квадрату. Сначала одну, потом другую. А после этого упереться лбом в изогнутую планку и внимательно посмотреть на красную точку в окошечке. Тоже, сначала одним глазом, потом другим.

— Морфометрия снята, теперь дверь будет тебя пропускать, — объяснила Линда. Я ничего не поняла, но удержалась от вопросов. Лучше потом у хозяина спрошу.

Вышли наружу. Непривычно ботинки на ногах ощущать. И по глубокому песку я редко ходила.

— Идем, покажу озеро, — предложила Линда.

— Как будет угодно госпоже, — по всем правилам отвечаю я.

— Послушай, что ты заладила? Какая я тебе госпожа? Мы вчера договорились…

— Глупая рабыня вчера доверилась госпоже. Госпожа рассказала все хозяину. Теперь рабыня знает свое место.

Кажется, ничего не изменилось. Как шли, так и идем. Линда впереди, я слева, на полшага сзади. Только между нами холодно стало.

— Сядь, — хрипло приказала госпожа, когда мы подошли к озеру. И сама первая села под деревом. Я опустилась на колени, села на пятки, как положено скромной рабыне в присутствии гостя.

— У тебя же вчера коленки тряслись. Не вздумай мне говорить, что всю жизнь мечтала в постель к шефу забраться.

— Хорошая рабыня делает то, что дОлжно без приказа хозяина.

— Шеф меня уволит без выходного пособия, — простонала Линда. — Слушай, идиотка! Ты несовершеннолетняя. Нам с несовершеннолетними нельзя. Закон запрещает, ясно?! Так что зря ты боялась. У вас с шефом ничего бы не было. Вытолкал бы он тебя, и вся недолга. А ты, злюка, затаила бы обиду, так?

— Он хороший! — взвизгнула я. Совсем ума лишилась — поднять голос на госпожу.

— Он-то хороший. А знаешь, что ему было бы, если б переспал с тобой?

— Нет…

— И я не знаю. Но ты бы его долго не увидела. Так что подвести под статью своего хорошего могла очень сильно.

Почему-то я сразу ей поверила. Хоть не все слова поняла, а поверила. И разревелась как девочка. Только тихо. Линда сердито фыркнула и отвернулась. А на меня навалилось разом. И потеря всего, чем жила, с чем сроднилась за пятнадцать лет, и расставание с отцом, и этот непонятный новый дом, в котором я ничего не знаю и не понимаю, и неизвестное будущее, и то, что со мной играют как с куклой.

— Слуш, хватит реветь, — обернулась ко мне Линда. — Ну, я вчера сглупила. Должна была тебя предупредить, а не разыграть. Но ведь все прошло так, как ты хотела. Осталась ночевать у шефа, и никто тебя не тронул. Разве нет?

— Я рабыня а не игрушка, — выдавила я, всхлипывая.

— Была рабыня, да вся вышла, — хмуро сообщила мне Линда. — У нас рабов нет. Ты свободная с тех пор, как вошла на базу.

— Как — свободная?

— А вот так! Шеф же сказал, ты — стажер. Не рабыня, а стажер, сечешь разницу?

— А это? — я рванула ошейник. — Ничего не значит?

— Для вида. Ты же сама сказала, у вас рыжим хвосты под корень рубят, рыжий может быть только рабом. Далеко ты уйдешь без ошейника?

Опять на меня небо рухнуло. Оказывается, я никому не нужна. Старого дома нет, в новом терпят, чтоб не обидеть Владыку отказом.

— Не верю! Хозяин приказал новый ошейник сделать. Он не мог от меня отказаться! — слезы вновь хлынули ручьем.

— Дура ты беспросветная! Шеф удочерил бы тебя, да через три дня совершеннолетней станешь.

— И что?

— А то, что пока документы рассмотрят, неделя пройдет. Ты уже взрослой станешь. Будешь сама решать, как жить. — Линда внимательно посмотрела мне в глаза, тряхнула челкой. — И думать забудь! У вас детей не будет.

— Почему?

— Потому что ты кошка, а он человек, вот почему! Ты видела когда-нибудь, чтоб у петуха с крысой дети были? Гены разные!

— Я буду в его доме уют создавать. Я умею! Меня по уюту всегда в пример другим рабыням ставили. А если хозяин приведет молодую жену, я не буду против. Я и ей помогать буду. У нас будет крепкая, дружная семья, вот увидишь!

Линда смотрит на меня, а глаза большие и печальные. Понимаю, значит, опять что-то не так говорю, но остановиться не могу.

— Миу, давай я тебя к родственникам по маминой линии отвезу, — не вытерпела Линда. — Угоню грав, отключу следилки, подкину тебе денег, золотых цацек на продажу. Поживешь у родных, найдешь себе парня. Ты знаешь, где твои родные живут?

Я покачала головой.

— Я во Дворце родилась. Когда мама умерла, мне еще двух дней не исполнилось. Я ее только по папиным рассказам представляю. И все, кого знаю, живут во Дворце.

— Миу, а кто твой отец?

Вот это и случилось. Я затравленно огляделась и даже жалобно заскулила. Бежать? Пустыню смогу перейти только на восток. Там город. поймают — примут за рабыню, сбежавшую из Дворца. На мне же старый ошейник. Пальцем не тронут, но во Дворец отведут. Там все и раскроется. Нельзя бежать, надо здесь… Потом вспомнила о мече и двух парах метательных кинжалов в шкафу у господина. Справлюсь.

— Что опять не так? — то ли удивилась, то ли рассердилась госпожа.

— Если госпожа прикажет, рабыня скажет, кто ее отец. Но потом рабыня убьет себя. Так ей приказано. Рабыня просит госпожу пощадить ее и не спрашивать об отце.