Антон Карелин - Вторжение

— Вот и хорошо, — хрипло и с трудом выдавил Рябой, горло которого пересохло точно так же, как и у остальных, если не больше. — Вот как замчатно!.. Ялт, чо стоишь, дурень?!.

— Здравствуй, девочка! — очень радостным и звонким голосом сказал тот полурослик, у которого на поясе висела праща, делая шаг вперед и нервно теребя пальцами свою косую перевязь. Глаза его бегали, перемещаясь с Вайры на Герта, затем на Ллейна, — как и взгляды всех остальных из десятки воинов Гаральда.

Но напряжение, стиснувшее сердца, начало постепенно, медленно опадать, оставляя опустошение и усталость, идущую из глубины и заставляющую мелко дрожать руки и ноги.

— Ялт, — сказал полурослик, облизываясь, судорожно выдыхая и начиная нормально, размеренно дышать, — это, стал-быть, я. Иди ж сюда, не боись! Я теперь буду тебя защищать. Потому как я тут единственный рыцарь... На белом коне.

Мужики криво заулыбались. Маг опустил руки, затем рывком поднял их и утер пот, выступивший на лбу и висках. Дварф, как и раньше, не дрогнул и не шевельнулся. Лицо у него было словно каменное.

— Замечательно, — тупо повторил Рябой, давая, видимо, краткую передышку себе и своим людям... Затем снова возвысил голос, обращаясь теперь к Ллейну: — Так мы пойдем когда-нибудь или нет?!. Тойсть... в лагерь, я сказал! Быстро!

— Как вас зовут? — все так же спокойно спросил Ллейн, разглядывая в это время дварфа, который тремя четкими движениями снял болты, уложив их в сумку, ослабил натяжной механизм и укрепил арбалет на поясе.

— Зовут? — почесав подбородок, почему-то озадаченно переспросил десятник.

— Чтобы знать, как вас называть. Если вдруг понадобится.

— Рябой, — ответил десятник, поправляя перевязь, затем перекривив лицо, словно у него зашлось в приступе больное сердце, через кольчугу и подкольчужник пытаясь массировать себе грудь. — Так меня кличут... А вас как?

Элейни едва не расплакалась. Ее трясло. До этого момента она все еще ожидала атаки: мгновенной, орущей, захлебывающейся криком, страхом и кровью.

— Не важно, — отрезал Ллейн.

— Давай лапец, девчак, — предложил Ялт, пытаясь заглянуть ей в глаза, — ийти нада, чего стоишь, как хухоль на выданье?

Элейни подняла на него глаза, и что-то в лице полурослика, мгновенно изменилось.

— Ойя, — немного посуровев, сказал он, — зачем же так пугаться-то? Не плачь, смотри. Слезами делу не поможешь. — Он взял ее тонкую руку своей пухлой, горячей и влажной, тяжелой и волосатой.

— Ну конечно, — возразил его брат-близнец, подходя к ним и говоря это намеренно громко, — испугали ребенка, охламоны, теперь совесть мучает.

«Не всех, не всех», — про себя добавила Элейни, вспоминая то, что увидела внутри мага, и вздрагивая всем телом.

— Спокойно, пятачок, — погладив ее тяжелой рукой по голове, почему-то озадаченно буркнул безымянный полурослик, искоса посматривая на Вайру, которая неотрывно наблюдала за их троицей, в то время как остальные принимали Гертово и Ллейново оружие, укладывая в ножны или вешая за спины свое. — Все путем. Не дергайся, а то штаны слетят.

— У меня нет штанов, — ответила Элейни, подумавшая о том, что раз уж все они пережили момент такого страха, то теперь они вроде друзей, и нужно завязывать хорошие отношения.

— Так то и плохо. — Безымянный с искусственной улыбкой на лице снова погладил Элейни по нежной темной головке, старательно и очень тяжело, почти даже больно. — В такую погоду в штанах-то гораздо лучше... Да и вообще, лучше бы уж пацаном...

Девочка подняла на него удивленные, непонимающие глаза, раздумывая, спросить или не спросить, кто его учил выказывать отеческие чувства и что значит его последняя загадочная фраза, но внезапно увидела взгляд Вайры... и тут же все поняла.

Он ведь был псиоником. И получив в свое распоряжение девочку, наиболее маленькую и слабую из всех четверых, рассчитывал спокойно прочесть все ее мысли и узнать, что же за гости пожаловали к ним из чащ Хельтавара, за которыми им приказано было наблюдать?..

Но Вайра, видно, защитила всех четверых, и незадачливый ученик не смог проникнуть сквозь ее защиту. Скорее всего только что он несколько раз подряд наткнулся в попытках связать свой разум с разумом девочки на непроницаемую, глухую стену, даже после прикосновений рукой к голове, вроде бы должных процесс проникновения облегчить... Это серьезно озадачило его. Но полурослик оказался очень сообразительный. Он все со столь же искусственной улыбкой повернулся к Отверженной и, глянув на нее, попробовал, наверное, тут же, с разбега, установить мысленную связь.

Вайра улыбнулась еще за секунду до того, как он начал поворачивать, и опустила голову, кутаясь в плащ, — словно не замечая ничего, а размышляя о чем-то своем.

Элейни, теперь видевшая и отчетливо понимавшая все от начала до конца, едва сдержала улыбку, увидев, как полурослик скривился, словно от зубной боли, и прошептал скомканное ругательство себе под нос, отворачиваясь.

Украдкой бросив на Отверженную новый взгляд, девочка увидела, как та с усмешкой смотрит на полурослика, а затем на саму Элейни, почти незаметно подмигнув ей, и впервые за все их знакомство не скупо, не кратко, а широко и неторопливо улыбаясь.

Краем уха девочка слышала, как спокойно, будто минуту назад ничего такого и не было, разговаривают Ллейн и Рябой, и видела, как остальные, включая и Герта, и мрачно-каменного дварфа, слушают их; Рябой пытался узнать, кто же все-таки они и откуда, а Ллейн, вежливый и предельно конкретный, в ответ выражал свое удивление тем, что регулярные пограничные войска Гаральда отстоят от его границ столь далеко, на что Рябой, пожав плечами, ответил, что земли-то ничьи, поэтому кому какое дело.

— Не нашлись бы у этих земель новые хозяева, — неожиданно бросил маг, пряча руки в карманы (ему, наверное, было немного холоднее остальных). — В этом случае всем нам может прийтись весьма несладко. Как заготовке между молотом и наковальней.

Остальные притихли, вникая в суть сказанного. Элейни поняла, что чародея здесь боятся и уважают.

— Н-да, — кашлянул Рябой, — положение тут, господин эльф, еще то. Так что вы сами должны понимать, чего мы здесь так...

— Эй, — спросил все еще потирающий лоб ученик ордена Отверженных, — так идем или нет?!. Дитя застоялось, ей хочется штаны, потому что у нее... все мерзнет, мать-перемать!

— Кха-кха, — громко закашлялся Рябой, утирая вдруг покрасневшее лицо, — идем. — И неожиданно выругался от души:

— Сучье время!

Пока они незаметными снизу, но легко различимыми здесь, протоптанными тропинками поднимались наверх, Элейни не думала ни о чем. У нее на это просто не осталось сил. Мысли, конечно, мелькали в ее голове, но все они были построены по образцу: «Хочу спать... Спать хочу... Цветочек, желтенький... Спать. А-а-а-ах... Собаки тоже зевают... И лошади... Кроватка... Спать... Хорошо...»