Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

Но времени было мало — пока прогрею двигатель катера, пока обойду рифы пройдет минут пять. Капсуле оставалось совсем немного. Я должен быть на месте как можно быстрее. Я распахнул дверь и выскочил в ночь, как был — без куртки, с логгером за поясом и аптечкой в кармане.

Если ты сумасшедший — будь сумасшедшим до конца.

Компьютер не ошибся.

Я вел катер осторожно, малым ходом — отчасти из-за того, что не хотел вылетать под выстрел, отчасти — из-за рифов. Кайхиттены скорее всего давно превратились в кровавую размазню, но дырявить днище единственной посудины не годилось.

К тому моменту, когда я вышел к месту падения, стемнело почти полностью. Луны у этой планеты не было, я шел больше по приборам, время от времени чертыхаясь сквозь зубы. Прожектор пока не включал — если выжил кто-то из экипажа, не стоило выдавать себя. Двигатель работал очень тихо, я больше чувствовал вибрацию корпуса, чем звук самого катера. Это была старая, но надежная машина, служившая многим из моих предшественников. Все это время за ней следили, как за любимым домашним питомцем, даже регулярно красили. На борту синела неразличимая сейчас надпись «Мурена» — имя, не совсем подходящее мирному кораблю, бывшему в прошлой жизни не то буксиром, не то легким катером, но красивое. «Мурена» была для своих габаритов тихоходной, но уверенно умела держать курс и неплохо маневрировала в местных водах, кишащих рифами, репперами и шнырьками.

Мы с ней познакомились давно, мы были единственными обитателями этой планеты, и привыкли доверять друг другу.

Вся эта затея была глупостью. Только мне могло придти в голову осматривать место крушения — врядли здесь можно найти что-то кроме затихающих кругов на воде. На всякий случай я положил логгер перед собой — чтобы пустить в ход, если появится необходимость.

Экая глупость… Только мне могла придти в голову такая мысль — на ночь глядя выводить катер. Сейчас посажу «Мурену» на отмель в сотне километров от маяка, то-то будет весело. Весна весной, а вода холодная, хорошо если десять по Цельсию. Километров десять вытяну, а дальше — только пузыри пускать. Да еще и ночь…

— Идиот, — сказал я себе с чувством, вглядываясь в экран, на котором, подсвеченные ночным визором, серебрились неспешные волны, — Выскочка. Пьяный герой.

Я и сам не знал, чего ищу здесь. Бой? Здесь не будет работы для меня — все уже сделано. Добивать раненных — полезная работа, но невелика доблесть. Хоронить тут тоже некого — вода хранит тела надежней земли. Скорее всего остатки капсулы уже лежат на дне. Так с чего?.. Что потянуло меня сюда?

Доверив курс автопилоту, я вышел на палубу. В воздухе уже плыла неприятная зыбкая морозь, я поежился. Куртка, конечно же, осталась на маяке.

— Штаны хоть не забыл, — буркнул я в темноту, засунул руку в ящик, где обычно лежал полевой комплект реактивов для проверки забортной воды. Мне повезло — там обнаружилась полупустая бутылка «Шардоне». Я взболтнул вино, вытащил тяжелую пробку, придирчиво понюхал и сделал несколько длинных глотков. Кажется, еще не выдохлось. Старое вино я без жалости выливал за борт. Самые глупые привычки — самые живучие.

Я вовсе не считал себя снобом. Приходилось пить такую гадость, что при одном воспоминании мутит, да и курил не всегда «Бонфарс». Всякое бывало. Кровь ван-Вортов, несомненно!

— За самое святое — за человеческую глупость! — я, паясничая, отсалютовал бутылкой звездам, — За то, что заставляет нас идти в ночь не зная зачем.

Я выпил еще немного. Вино пахло так, как и полагается доброму вину. Море волновалось, сердито шипело, когда «Мурена» вспарывала его черно-синие пласты с пенными прожилками, за кормой оставался широкий след. Соленые брызги летели мне в лицо, холодные и острые. Пахло тиной, тяжелый запах, неприятный, но успокаивающий. Я сидел на ящике, пил вино и ждал неизвестно чего.

А потом по левому борту метрах в сорока от катера вдруг качнулось что-то зыбкое, но большое, такого цвета, который бывает у железа, по которому прошлись шлифовальным станком. Что-то коричнево-ноздреватое. Кажется, круглое. Острые коготки прошлись вдоль позвоночника, я бросил бутылку в ящик и вскочил в рубку. Тут было душно, морские брызги разбивались на стекле в мелкие непрозрачные капли, игравшие красным. Забыв про предосторожность, я щелкнул тумблерами, включая верхние прожектора. Сверху, над рубкой, что-то громко клацнуло, а потом белый свет залил море прямо по курсу, превратив черно-синюю поверхность во что-то вроде расплавленного и застывшего стекла. Волны казались неподвижными, они замерли хрупкими полупрозрачными гребнями. В ослепительном молочном сиянии я не сразу разглядел капсулу.

Она была здесь. Помятая туша, громадная и явно тяжелая. Обугленные широкие бока делали ее похожей на труп кита.

— Ну что ж, — сказал я непонятно кому, ковыряя стволом логгера приборную панель, — Вот и ты, значит. Очень хорошо. Здоровая какая… А мы сбоку…

Я сбавил ход и повел «Мурену» на сближение, так чтобы стать левым бортом. Корабль слушался охотно, послушно работая двигателем. Капсула лежала совсем рядом, мертвая и смятая скорлупа. Трудно было поверить в то, что еще несколько минут назад ее бока касались обжигающего космического холода. Кусок металла, покачивающийся на волнах. Логгер я держал в правой руке.

Я ожидал, что ее расплющит в лепешку, но то ли пилот в последние секунды все же справился с управлением, то ли амортизационный блок принял на себя всю нагрузку. Я с любопытством изучал капсулу кайхиттенов. Проще всего было подойти, укрепить на мокрой броне пару радио-зарядов, отойти подальше и отправить эту посудину к самому дну покрываться водорослями. Потом вернуться на маяк, налить себе еще стакан вина и забыть всю эту ночную глупость.

— Какого дьявола! — сказал я зло, — Если это не сумасшествие, то я тогда не знаю, что такое настоящее сумасшествие.

Чтобы подойти к капсуле вплотную у меня ушло минут пятнадцать. Я осторожно подводил «Мурену», едва касаясь руками штурвала. Море беспокойно ворочалось. Залитое мертвенным светом звезд, оно завораживало глаз. Я потер руки, в который раз пожалев о том, что не захватил куртку. Ветер пробирался под майку, неприятный мокрый ветер, который гуляет только над морем. Такой ветер норовит заползти за пазуху, выдуть тепло, пропитать все тело ледяной сыростью. На Герхане ветра совсем иные.

Подойдя на предельно близкую дистанцию, я снова засунул оружие за пояс, застопорил машину и отдал оба якоря — носовой и кормовой. Две железяки с шумным плеском пробили корявую поверхность и исчезли. Их тени скользнули вниз в толще воды. Эхолот показывал пятьдесят метров с небольшим — нормально.