Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

— Это, — я погладил его по спине. Он глубоко вздохнул и потерся об меня.

— А зачем жизнь?

— Философ…

Он снова потянулся ко мне, сперва робко, но все с большей жадностью впился в шею, потом перешел на губы. Он целовался как звереныш, ищущий сосок матери — резко, с силой, жадно. И при этом сам дрожал от страха. Я погладил его, мягко, как девушку. Прошелся между лопатками, потом позволил руке опуститься ниже, лечь на его талию. Котенок тихо застонал, потом вдруг стал снимать с себя майку. Она была обтягивающая, узкая, ему пришлось оставить мои губы в покое и срывать ее двумя руками.

— Малыш, малыш… — хотелось заскрипеть зубами. Хотелось закрыть глаза — и стереть все это. Просто представить, что ничего этого нет и я один на маяке… — Стой.

Он сорвал уже с себя майку и пытался стащить брюки. От волнения он не мог справиться с поясом, бархатная змея надежно сковала его бедра. Котенок пыхтел, но при этом старался дышать резко и страстно. «Вот так целомудренность, — звенело в голове, — Вот так варварские табу».

— Линус… Давай.

Я положил руку на его живот, прижал кисти. Пояс остался застегнутым. Котенок непонимающе посмотрел на меня, огромные глаза двумя зелеными лунами повисли в воздухе. И — догадка. Трещина догадки появилась в них.

— Я тебе не нравлюсь?

— Космос, что ты такое говоришь. Ты самое прелестное существо из всех тех, с которыми мне приходилось вместе спать.

Шутка зазвенела сломанным наконечником по каменным плитам.

— Я… Линус… Я не понимаю.

Черт. Черт. Черт. Космос, разорви меня. Пошли метеорит чтоб он проломил мне голову.

Размажь меня по всему Млечному Пути.

Сожги меня.

— Ты очень хороший, — я гладил его по спине и ягодицам, но две зеленые луны не исчезали. Они ждали ответа, — Котеночек, что ты… Не надо.

— Ты герханец! — бросил он с упреком, — И ты говоришь, что я тебе нравлюсь! Ты… что… ты столько говорил… Это были шутки, да?

«Нет, — подумал я, — Это были не шутки.»

— Давай не будем спешить. Все равно мы уже не сможем сбежать друг от друга.

— У меня месяц остался. Только месяц. А ты… Я понимаю. Ты врал мне, да? С самого начала? Тебе плевать на меня.

Он попытался отстраниться, вскочить, но я крепко прижал его к себе. Поцеловал в мокрую соленую щеку, в глаз, опять в щеку… Целовал, гладил, прижимал его к себе. Запах, Космос, ты не знаешь такого запаха… Мягкая кожа под пальцами. Аккуратная раковина уха. Вздернутый нос. Пульсация жилы на тонкой шее. Доверчиво, беззащитно прижавшееся тело. Ждущее.

— Все в порядке, малыш, — сказал я ему на ухо, — Все у нас будет хорошо. Но это делается не так. Не спеши. В любовь не бросаются как в пропасть, очертя голову.

— Мне кажется, что я лечу уже давно.

— Малыш… Котеночек…

Он обмяк, прикрыл глаза. Он ждал этого от меня, но я не переступал невидимой черты. Потому что…

Я могу повторить любую ошибку из своей жизни — но не эту.

Только не эту.

Он лежал еще пять минут, жадно отвечая на все мои ласки, но каждый раз когда он пытался перейти ту самую черту — начать расстегивать мою рубашку или начинал гладить мой ремень, я мягко но уверенно сжимал его руки. И замечал, что с каждым разом мое сопротивление становится все мягче и слабее.

Он стонал, изгибался, как будто переживал и самую ужасную пытку и самое большое блаженство в жизни одновременно. Варвар — он предпочитал бросаться в пропасть вниз головой, отдаваться целиком, пережигать себя. Смотреть на это было трудно, но это завораживало.

Потом он немного устал и лег, положив голову мне на живот. Я медленно гладил его по щеке, подбирал пальцами рассыпавшиеся локоны и заправлял за ухо. Но они, конечно, тут же снова оказывались на свободе.

— Это не страшно, — вдруг сказал он, глядя вверх, — Я думал, это страшнее.

— Мы все в детстве чего-то боимся. Но бояться любви нельзя.

— Это любовь?

Слово «любовь» в его устах прозвучало так необычно, что я замешкался и он успел укусить меня легонько за палец. Любовь. Оно прозвучало очень просто. Без карамельной накипи, без фальшивой позолоты, без извечной пафосной драпировки. Кайхиттен сказал «любовь». И это слово ему понравилось.

— Любовь… — пробормотал он, утыкаясь холодным носом мне в живот, — Лю-бовь…

Он смотрел на это слово как можно смотреть на диковинную красивую бабочку. И очень робко, осторожно произносил его. Как будто боялся сломать невесомые золотистые крылья.

— Не знаю, — сказал я честно.

— Не любовь, — подтвердил он серьезно, — Мне осталось недолго. Я бы не хотел уходить… так.

— Никуда ты не уйдешь! — я тряхнул его так, что он даже подпрыгнул на мне, — Только подумай еще раз!.. Мальчишка. Я тебя не отпущу, понял?

Он улыбнулся мне. И одна эта улыбка оказалась сильнее меня.

— Ты очень хороший, Линус. Жаль, что ты меня не хочешь. Наверно, у тебя всегда были покрасивее. Я понимаю.

— Поумнее точно, — сварливо отозвался я, растрепав ему волосы, — Перестань нести околесицу. Ты самый лучший и чудесный варвар, по крайней мере в этом секторе.

У него стало лицо как у пятнадцатилетней девчушки, которой сказали приятный комплимент. Он даже зарделся, хотя и отчаянно пытался сделать вид, что мои слова ему безразличны. Но даже нос его порозовел. Я чмокнул его в лоб, потом прижался щекой к его щеке.

— Ладно, хватит, — он отстранил меня, нарочито грубовато, вывернулся из объятий. Гибким котенком вскочил на ноги.

— Куда ты?

— Пойду… — неопределенно ответил он и вышел из комнаты. Я услышал шлепки его шагов по лестнице.

Космос. За что это мне? Или ему?

Кому из нас предназначено это наказание?

Я выкурил сигарету, глядя немигающим взглядом вниз, туда, где ворочались волны, мягкие, толстые, весенние. В волнах разливалось перламутровое свечение и небесная лазурь.

Опыты закончились, Линус. Один маленький мальчик пытался приручить лисенка. Это был маленький рыжий зверек с симпатичной мордочкой, такой беззащитный и маленький. А потом оказалось, что это лисенок его приручил. И никогда больше не отпустит.

Доигрался. Так всегда бывает, когда слишком долго лжешь самому себе. Ты все знал заранее, старый хитрец ван-Ворт. Все просто. Боже, какая мерзость… Я просто совратил его. Мимоходом, от скуки. Я вскрыл его, показал ему то, что у него внутри. А он мальчишка, его это поразило. И он сломался в моих руках. Мой маленький бедный Котенок.

Я обжег губы подбирающимся огоньком сигареты, со злостью бросил ее в море.

Гидрокостюм оказался на первом этаже, аккуратный Котенок уже зашил прорехи, которых оказалось едва ли не с дюжину. Я озабоченно провел по нему рукой. Ему придется долго провисеть без дела… Разгрузочный пояс лежал рядом. Я ковырнул его ногтем и вдруг заметил что-то серовато-белое, застрявшее между брикетинами балласта. Вытянутый овал с неровным слегка зазубренным краем.