Анна Гринь - Проклятие Ашарсы

— Точно? — настойчиво уточнил легард, но я вновь быстро кивнула, не глядя ему в глаза. — Так почему липы?

Пожав плечами, я еще раз вдохнула запах, оставшийся на ладонях и с прищуром всмотрелась в просвет между ветвями, где небо, в серебристо-зеленой рамке, приветливо искрилось бирюзой.

— Мне едва исполнилось одиннадцать лет, когда умерла мама. Еще вчера она была и рассказывала нам с сестрами сказки перед сном, а на следующий день ее не стало. Эвила и Ольма восприняли все как-то легче, то ли взрослее были, то ли знали, что подобное может произойти.

Тогда тоже была осень, ранняя, как в этом сне. Возможно, это тот же самый день… Я не знаю и не хочу знать.

Нам всем было так горько, так одиноко без мамы. Я не спала ночами, переживая утрату. Мне просто было плохо, а сестры ополчились против ничего не понимающей новорожденной Эммы. Я никогда ей не рассказывала, но Эвила в первую неделю после нашей утраты много кричала, обвиняя малышку в том, что она убила маму.

Это были несправедливые и лживые слова. Никто не был виноват. Повитуха, принимавшая роды, едва спасла саму Эмму, вовремя распутав закрутившуюся вокруг тонкой шейки пуповину. А мама… Я видела ее лицо в тот миг, когда она уже знала, что не доживет до рассвета.

Мне было так страшно, а мама легко приняла это известие. Улыбнулась с пониманием. Она всегда любила нас всех больше, чем себя саму. Отдавала без остатка свою любовь отцу и нам с сестрами.

Тетя Севиль постоянно твердила, что нужно побыстрее обо всем забыть и жить дальше, но мне было сложно. Я не хотела расставаться с воспоминаниями. А еще я жалела, что Эмме не суждено узнать маму, ее любовь, безграничное обожание.

Обновляя маленькие букетики листочков в детской, я просиживала долгие осенние вечера с малышкой, читая ей те же книги, что и мама, представляя, что ничего не поменялось.

Я старалась рассказывать спокойно, но воспоминания все равно захлестнули.

— Мама тоже любила липы. До приезда в Алорию она никогда их не видела. По ее словам, в Беривеле она встречала много необычных растений, трав, драгоценных камней, но серебристые липы покорили маму сразу же.

Именно поэтому, когда ее хоронили, гроб украсили не цветами полынной розы, как принято в Двенадцати княжествах, а венками из рябиновых гроздей и листьев Торрской липы. Черный гроб в окружении красного и белого. Так мы все и запомнили тот день. Но липы не вызывают у меня горечи, я просто очень люблю их, хоть они и стали для меня символом скорби.

— По человеческим меркам не так уж и мало времени прошло, — шепотом произнес Рэндалл, прислонившись к стволу дерева рядом со мной. — У легардов принято носить траур по безвременно умершим двадцать один год. Но такое происходит не так часто. Мой народ достаточно живуч. Нам не страшны болезни, способные свести в могилу, только оружие и магия стоит между нами и пустотой.

Когда приходит время, умершего облачают в погребальные одежды и придают тело огню. Так было принято с древних времен. Считается, что чем быстрее душа обретет свободу и потеряет привязанность к этому миру, тем скорее она обретет новую оболочку и переродится.

— Вы в это верите? — с сомнением спросила я.

— Знаю, люди не верят в другую жизнь.

— Верят, но только обитатели восточных княжеств, — покачала я головой. — Там поклоняются богине-матери всего живого. По их приданиям она способна даровать тем, кто заслужит это, новую дорогу после смерти.

Мы посидели, молча наблюдая за трескотней воробьев в опавшей листве. Не смотря на прозрачный теплый воздух, я слегка замерзла, сидя практически на земле.

— Скорей бы проснуться, — невесело улыбнулась я и поднялась, направляясь в обход выложенных гравием тропинок прямиком к замку.

— Возможно, нам не стоит уходить отсюда, — как-то странно заметил Рэнд. — Сны — коварное явление.

Я непонимающе нахмурилась, глядя на киашьяра.

— Здесь холодно.

Рэнд молча скинул камзол и набросил мне на плечи, плотнее сведя его полы, попутно растирая руки. Мы стояли так близко, что от меня не укрылось, как плотно он сжал губы, стараясь не смотреть в глаза. А потом, невесомо сжав мой подбородок пальцами, поцеловал, не дав опомниться.

Пальцы на ногах сами собой поджались, пронзаемые теплыми искрами. Я охнула ему в рот и обняла руками за талию, чувствуя, как легард напрягся. Он прижал меня к себе одной рукой, без труда подняв над землей, пальцами другой руки запутавшись в коротких прядях на затылке.

Я боялась думать о том, что происходило, да мне и не дали сделать этого. Мысли растаяли, как ненужная шелуха в жарких языках пламени.

Просыпаясь с блаженной улыбкой на устах, вновь переживая странный, но такой необычный и приятный сон, я сладко потянулась и почти тут же нахмурилась. За ночь тахта как-то изменилась, обросла буграми и жесткими углами. Быстро ощупав ладонями, то, на чем спала, я приподнялась на локтях. Лежанка подо мной громко ухнула басом и дернулась. Стоило открыть глаза, как передо мной предстал очень хмурый Рэндалл, которому я продолжала упираться в живот.

С болезненной гримасой убрав мои руки, легард заерзал, и я тут же откатилась в сторону, позволяя ему встать.

— Я позову Алию и Кирию, — сухо обозначил свои действия киашьяр, не дрогнувшей рукой одернул подол халата, обнажившего мои голые ноги, и быстро выскочил из комнаты, оставив меня наедине с громадным недоумением и все еще спящей Эммой.

— Что это было? — в конце концов выдохнула я, глядя в потухший камин. — Мне приснилось или нет? Мы что, так и спали в обнимку?

Задавать эти вопросы нужно было легарду, но он обратно не явился, малодушно подослав ко мне озабоченно кудахчущую служанку и хмурую Кирию.

Рыжеволосая легарда предложила пойти в оранжерею, раз попасть в мою комнату в ближайшее время возможности не представиться. Алия разбудила Эмму, увела на растерзание фрейлин и служанок, — и жалеть мне хотелось вовсе не сестру! — а сама отправилась добывать одежду. Я была рада и простому платью, но нашлось лишь жесткое вечернее из красного бархата, в котором я тут же стала похожа на небольшой баклажан.

— Другие платья уже упаковали, — извиняющимся тоном пробормотала девушка, кусая губы. — Эта охрана. Ничего им доверить нельзя!

В оранжерею нас сопроводило с полдюжины молчаливых охранников. Глядя на их недовольно-озабоченные лица, нам с девушками разговаривать совсем расхотелось. А после того, как легарды, ничего не сказав, разошлись по углам не маленького зала, настроение у меня окончательно испортилось. Видеть я, конечно, их не видела, но сама мысль, что за каждым моим движением наблюдают, не могла радовать.

Алия ушла, но быстро вернулась, поставив поднос не передо мной, а на столик рядом с собой, сосредоточенно перетащив плетеное кресло для меня так, чтобы я могла видеть подернутый дымкой Элессон и пару кустов разлапистых пальм.