Андрэ Нортон - Знак кота. Гнев оборотня

На рынке за эти камни вполне можно получить пищу. На рынке… Я что, собираюсь вернуться в Мелоа, где меня знают? Слухи летят от острова к острову, от рынка к рынку. У слуг моего отца длинные языки, и я нисколько не сомневался, что всё, происходящее у нас, становилось для любопытных предметом обсуждения. И то, что я ушёл в соло тайком, тоже вызовет множество пересудов, которые разнесутся далеко намного раньше, чем мне посчастливится найти какую–нибудь хоженую тропу. И если я приду в Мелоа, то от меня будут ждать и возвращения в отцовский дом.

В дом, где мне нет больше места!

У нас родичи настолько тесно связаны друг с другом, что такое казалось неслыханным. Даже когда я просто подумал об этом, к горлу подкатило, словно я вот–вот вытошню наружу всё, что только что съел. Но в самом деле, разве есть там для меня место?

Я перебирал подобранные камешки, перекладывал их из руки в руку. Что же мне делать? Моим единственным даром было умение обращаться с домашним скотом да обучать ориксов так, что даже отец без всяких вопросов садился на них.

В Мелоа я видел однажды объездчицу животных. Её прислали из Вапалы, чтобы выбрать породистых ориксов для одного из приближённых Императора. Тогда я смотрел на неё с уважением и завистью — как мне хотелось занять такое же положение.

Согласно обычаю, младшего сына семьи как правило отдавали в учение какому–нибудь ремеслу. Во всяком случае, в тех семьях, которые не принадлежали к древнему роду воителей. Может быть, я сам смог бы наняться в ученики к какому–нибудь животноводу? Хотя это значило бы оставить позади всё, к чему я привык, оставить саму эту землю — в Вапале такая возможность выпадает куда быстрее, чем в Каулаве. К горлу снова подкатило, во рту появился горький привкус. Бросить всё… оставить позади всё, что было частью меня… неужели… Неужели я не смогу найти другой способ выжить?

Выжить! Если я хочу выжить в ближайшем будущем, то лучше подумать о том, что окружает меня сейчас, а не стараться заглянуть в будущее, как это делают некоторые женщины, одарённые, говорят, таким умением.

Наконец наступил рассвет. Я осмотрел рану кота и увидел, что он выздоравливает. Опухоль спала, и рваная рана начала зарастать. Я снова наложил мазь.

Потом вышел из пещеры и снова принялся сооружать навес от солнца из плаща и посоха, и вдруг услышал за спиной угрожающий рык, каким кот встретил приближение крыс… вот только рычал не тот кот, за которым я ухаживал!

Я замер, зная, что любое резкое движение может повести за собой немедленную атаку. Почему я так легко поверил в то, что зверь, которого я лечил, — единственный кот на острове? Ведь всем известно, что песчаные коты живут семьями.

Очень медленно я обернулся, напевая ту же убаюкивающую мелодию, как в тот раз, когда наткнулся на раненого кота.

Да, на высоком уступе скалы настороженно припал к камню другой песчаный кот. Я слышал его ворчание, видел, как напряглись лапы, он был готов броситься на меня. А я только что воткнул свой посох в землю между валунами, чтобы соорудить импровизированный навес, так что у меня оставался только нож — противник подошёл слишком близко для пращи.

Это была самка. Более округлое тело, янтарная шкура, на которой резко выделялись светлые пятна, белая полоса вдоль всего тела, начиная от широкого носа и до самого хвоста, и белая шерсть на брюхе. Широкий, не очень длинный хвост вытянут, как стрела, большие глаза пристально следят за мной. Она была лишь немного меньше своего супруга.

Прошла, казалось, бесконечность, пока мы смотрели друг другу в глаза. Я заметил, что её поза становится менее напряжённой. Если она и хотела броситься на меня, то не сейчас.

По–прежнему напевая, я бочком–бочком, не сводя с нес глаз, пятился к тому камню, где разложил провяливать крысиное мясо. Нащупав несколько кусочков, я осторожно приблизился к ней.

— О Великая, — я изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал, — я не желаю зла ни твоему повелителю, ни тебе. Прими от меня этот дар гостя.

Сдерживая страх, я подкрался к самому подножию уступа, на котором она сидела, положил мясо и тут же попятился назад. Кошка предупреждающе заворчала, когда я подошёл ближе, но не прыгнула.

Не сводя с меня настороженных глаз, она легко соскочила вниз и обнюхала моё приношение. Нюхала долго, словно всё ещё не веря в мои добрые намерения. Затем, очевидно, удостоверившись, что мой дар — действительно всего лишь мясо, без всяких подвохов, она ухватила два кусочка и одним прыжком оказалась рядом со своим самцом.

Тот потянулся к мясу, понюхал и тут же схватил его, а кошка, в свою очередь, принюхалась к его ране, а затем лизнула слой мази, которым я покрыл рану. Осмотрев больную лапу, она принялась вылизывать кота за ушами. Я снова услышал его хриплое мурлыканье.

Мне всё сильнее казалось, что они как–то разговаривают друг с другом. Но когда я шагнул к ним, кошка мгновенно вскочила на ноги и угрожающе оскалилась.

Хорошо ещё, что спуск к озеру с водорослями лежал в другой стороне, мне хотелось собрать побольше водорослей, налепить из них лепёшек и провялить на солнце, как мясо. Ведь куда безопаснее иметь запас еды под рукой вместо того, чтобы каждый раз спускаться за ней. Мы перебили далеко не всю крысиную стаю, и пока они знают, что мы ещё здесь, они снова нападут на нас. В этом я не сомневался.

Кошка не спускала с меня глаз, пока я шёл к спуску. Она не сдвинулась со своего места рядом с котом, и всё же я чувствовал себя так, словно стараюсь проскользнуть мимо орикса с необрезанными рогами или настороженной ловушки.

Я сделал две ходки вверх–вниз, возвращаясь с целыми охапками водорослей. Когда я поднялся в наш лагерь второй раз, то увидел, что кошка уже улеглась рядом со своим самцом. Всё равно, кажется, она смотрела на меня с неслабеющим подозрением.

Я принялся лепить из водорослей лепёшки, откладывая отдельно те, что принёс для раненой лапы. Отыскав плоский камень побольше, я разложил на нём наши запасы, оставив кое–что на сегодня.

Когда я, наклонившись вперёд, заканчивал последнюю лепёшку, мой медальон выскользнул из складок одежды и закачался под лучами солнца. Блестящая точка, солнечный зайчик, отражённый от золота, заплясал на скале у входа в пещеру.

Обе кошки повернули головы, наблюдая за танцем искорки. Самка издала странный звук, не ворчание, скорее удивлённое мяуканье. Она уселась и теперь смотрела прямо на меня, вернее, на то, что висело у меня на груди.

Потом она поднялась на ноги. Я заставил себя оставаться на месте, словно я нисколько её не боюсь. Большие лапы, один удар которых мог размозжить мне голову — такое не раз случалось с неосторожными охотниками — мягко ступали по камням.