Колин Мэлой - Империя Дикого леса

— Извините, — сказала та. — Я просто хотела с ним поговорить. Он был такой грустный.

Жак серьезно кивнул и обернулся к Антэнку:

— Как идет практика?

Антэнк поднял руку и вытер слезы с глаз. На лице его вдруг отразилась железная решимость, зародившаяся где-то глубоко внутри, в недрах растянутого шерстяного жилета. Он сосредоточенно наморщил лоб, а потом бросил карточки на пол и сказал:

— Я готов.

В маленькой медной миске, когда-то принадлежавшей ее матери, на комоде теперь лежали две вещи: пестрое орлиное перо и гладкий белый камешек. Последний Зита положила туда, вернувшись к себе вечером, когда отец опустил заслонку на дровяной печи за дверью ее комнаты, а тусклые лучи солнечного света спрятались за завесу деревьев.

Она забралась в постель и, слушая, как сторож зажигает газовые фонари за окном, стала ждать, когда отец мягко прошлепает по коридору к своей спальне. Она смотрела в зеркало на комоде, ожидая тумана. Ей хотелось больше узнать об этой Зеленой императрице; у нее появились сомнения, что это тот дух, о котором шептались дети на школьном дворе, мать убитого мальчика. Она подозревала, что в рассказах что-то было перепутано. Этот призрак явился не из эпохи Древних. Это был кто-то другой. И у нее было предположение, кто именно.

То мгновение, когда она споткнулась о диколесский Пьедестал, окруженный ковром плюща, не выходило у нее из головы. Девочка ощутила, что в этом месте лес пронизан чем-то вроде электричества, которое словно подключило ее и камешек к рифленому белому постаменту. Это подтвердило ее подозрения о том, что она не просто вызвала какой-то давно дремавший призрак из небытия на невинный спиритический сеанс. Она ввязалась в нечто куда более серьезное. Зерно этой мысли заронил в ней орленок, тот самый, который любезно одарил ее первым из необходимых предметов. В самом деле, что она хотела от мира живых?

Настала ночь; Зита все ждала.

По небу медленно, лениво ползла луна. В окно спальни лился серебристый свет.

Она, должно быть, задремала, сидя в кровати, потому что, открыв в следующую секунду глаза, услышала, как часы в коридоре бьют полночь, и обнаружила, что успела хлопнуться набок на подушку. Зита снова села прямо и пригладила волосы, сама не зная, зачем. Почему-то сегодня ей хотелось выглядеть перед призраком прилично. Ей хотелось, чтобы ее увидели.

Тикали часы в коридоре; отец храпел в своей постели. Зеркало окутала дымка. У Зиты заколотилось сердце.

«МОЛОДЕЦ», — написал дух.

— Я знаю, кто вы, — сказала Зита.

Поверхность зеркала не изменилась.

— Вы — старая губернаторша. У которой сын умер. Которая сошла с ума.

Стекло затуманилось снова. Зита помедлила. Но… ничего.

— Правильно? Это вы?

По комнате пронесся порыв ветра; Зита ощутила холод на коже.

Она продолжила:

— Не бойтесь. Я все равно принесу, что вам нужно. Я просто хотела сказать, что знаю, кто вы. И знаю, что с вами случилось. И что я, наверное, вас понимаю, — на нее снизошел покой, словно она говорила со старым другом. Слова сами слетали с языка. — Мне про вас папа рассказал. Я тогда еще даже не родилась. Он сказал, что вы были замечательной женщиной. Что вы прошли через самое худшее, что только можно представить, что вы потеряли сына. И сказал, что вы, может быть, под конец немного перегнули палку, но этого можно было ожидать, и что любой родитель вас понял бы. Вот что он сказал.

Тишина. Дымка на зеркале.

— И хотя я не родитель, я пока еще подросток, мне кажется, я тоже понимаю, — тут она помедлила, набираясь смелости, чтобы произнести то, что собиралась. — Со мной случилось наоборот. Моя мама умерла. Где-то семь месяцев назад, — она тихонько усмехнулась. — Забавно. Я ни с кем толком про это не говорила. Вы — первый человек… ну или что вы там такое. Мама была очень добрая. Любила играть на гитаре и возиться в саду. И еще пела просто здорово. И вообще просто была такая хорошая, знаете? Просто хорошая. А потом она заболела и умерла. И все. В смысле, кажется, что только плохих людей наказывают всякой ужасной смертью, а она была очень хорошая, моя мама, но ее просто раз — и не стало. Так быстро. В смысле, вот вы ни за что не подумаете, что такое может случиться с вами, а потом оно случается, и весь ваш мир просто разваливается, правда?

Зеркало ничего не отвечало.

— Я просто хочу сказать, я понимаю, что вы чувствуете. Я знаю, почему вы сделали то, что сделали. И, может быть, в каком-то смысле, помогая вам, я просто пытаюсь помочь себе, понимаете? Это вообще можно хоть как-то понять?

Ветер зашелестел шторами. На поверхности зеркала появилось слово «ДА».

Зита просияла.

— Вы меня слышите! Так это вы, старая губернаторша?

«ДА».

— Как вас зовут?

Зеркало затуманилось. Потом раздался скрип пальца по стеклу, и на нем появилось имя «АЛЕКСАНДРА».

— Точно! Ничего себе, — изумилась Зита. — Ну, я рада, что с этим мы разобрались. Просто чтобы знать. Кто мы такие. Вы — Александра, и вы потеряли сына. Я — Зита, и я потеряла мать. Так что, выходит, мы — неплохая команда, правда?

Она не стала ждать ответа, вскочила с постели и подошла к миске на комоде, не сводя глаз с затуманенного зеркала и выведенных на нем букв.

— Ладно, — сказала девочка. — Что дальше?

На стекле появились слова, начертанные в тумане призрачным пальцем умершей вдовствующей губернаторши. Зита побледнела, прочтя их, хотя теперь, когда личность духа открылась, в каком-то жутком, леденящем кровь смысле все стало на свои места. Более того, где-то в глубине ее души разверзлась новая бездна сочувствия к этой женщине — и она поняла. Теперь она поняла.

— Ешь, — повторил старейшина халифов. — И освободись.

Люди все прибывали; очередь выросла настолько, что протянулась вдаль, прочь от Сухого Древа, словно длинная извилистая лента. Прю узнала в толпе новые лица: Спиц, которые тянули рикшу, когда она только явилась в лес, девочку, которая дала ей цветы на пороге усадьбы. Все они тихо и послушно стояли, выстроившись друг за другом и ожидая, когда настанет их очередь вкусить странной субстанции от скрытого под капюшоном халифа. Несмолкающий гул в голове Прю не ослабевал, перед глазами все плыло. Она, покачиваясь, стояла рядом с Древом и доблестно пыталась собраться с мыслями. Старейшина халифов Эльген взял ложку плесени из рук послушника и теперь сам держал ее в нескольких дюймах от губ Прю.

— Эсбен, — пробормотала она. — Мне надо вернуться к Эсбену.

— Эсбен в безопасности, — уверил ее Эльген. — Он в надежных руках.