Наталья Игнатова - Причастие мёртвых

Ни один вампир, ни один демон — никто не устоит перед ее покровительницей.

— Он уже в Порту, — сказала сеньора Шиаюн, — пойдем, нужно встретить его, пока он не убил еще кого-нибудь.

Она придирчиво осмотрела Берану с головы до ног. Не обидно, а так… как иногда Мигель смотрел, когда Берана просилась с ним на переговоры с поставщиками. У Мигеля со всеми были хорошие отношения, а хорошие отношения нужно поддерживать, поэтому переговоры хотя бы раз в месяц да устраивали. Собирались семьями. С танцами, вкусной едой и всякими интересными историями. Берана тогда надевала какое-нибудь нарядное платье, а Мигель вот так же на нее смотрел. Иногда отправлял переодеться. Но чаще одобрительно хмыкал и бурчал что-нибудь, вроде:

— Совсем красавица. С головой бы еще что-нибудь сделала.

Это он говорил не в том смысле, что у Бераны с головой плохо, а это ему дреды не нравились. Но что с ними сделаешь? Наголо, что ли, стричься? Вот еще! Столько трудов насмарку.

— Очень хорошо, девочка моя, — сказала сеньора Шиаюн. И продолжила, улыбаясь так, будто делилась с Бераной большим секретом: — мы ведь не хотим, чтобы вампир понял, что ты его ждешь, правда?

— Не хотим, сеньора Шиаюн. Я точно не хочу!

— Ну-ка, посмотри мне в глаза…

Берана не поняла зачем. Неужели сеньора Шиаюн ей не доверяет? Смириться с этим было никак нельзя, и она честно-пречестно уставилась в черные, веселые глаза, в глубине которых свивались золотые нити. Вроде тех змеек, что пробегают по тлеющим углям. Саламандры или кто они там?..

…Никак она не ожидала увидеть вампира в Порту. Специально же уехала на ночь подальше от таверны, от города. Городские сюда не ходят, нечего им тут! И вампир не должен был приходить. Он должен был бесноваться на пороге своей комнаты, а потом попросить какую-нибудь из служанок убрать чеснок, и тогда бы все поняли, что он вампир. И… ну, это бы ему не понравилось, а дальше Берана пока не думала. Потом бы она еще что-нибудь сделала. Главное, на глаза ему не попадаться, а так-то его часто в номере не бывает, можно делать, что угодно. Дверь открывается на раз-два.

Она оседлала Эбеноса, доехала до Порта. Оставив жеребца, ушла в самую безлюдную часть — на задворки складов, куда выходили только глухие стены. Здесь-то ее точно никто бы никогда не нашел. Не вампир — этот, вообще, не тут должен быть, — а люди. Никого видеть не хотелось. И вот, оглянулась, а он позади. Белый, как призрак, даже как будто светится. Без плаща. Она его без плаща никогда не видела. Поверх футболки надета расстегнутая рубашка, а под ней наверняка прячутся кобуры с пистолетами. С теми самыми, волшебными, из которых он убил Дораба.

Берана поспешно вытащила из-за ворота образок, взялась за рукоять ножа. И опустила руку. Ну, не могла она! Не тогда, когда видела его. Закрыть бы глаза, и кинуться, да только вампира и с открытыми глазами в бою не одолеть, куда уж вслепую-то?

Секунду спустя, Берана поняла, что он идет к ней, помахивая деревянным крестом. И сердце провалилось вниз, стало холодным, как камень. Так он, выходит, не боится креста? Он, наверное, и чеснока не боится? И как он ее нашел? Он что, еще и маг?!

— Привет, — сказал вампир. — О погоде не будем, ок? И часть про то, что в такую прекрасную ночь мне особенно хочется крови я тоже пропущу. Вот это зачем? — он показал крест. — Это не работает. Не в таком виде. В таком, — палец с накрашенным ногтем указал ей на грудь, на образок и крестик, — работает. Правда, тоже не панацея. И зачем чеснок?

— Не работает? — выдавила Берана.

Что-то у него было с волосами… не как всегда. Ну, да! Волосы вились, закручивались в мелкие кудри, как… Господи, как у ангела, или новорожденного ягненка!

— Воняет, как в мужской раздевалке адского спортклуба, — непонятно ответил вампир. — Объясни мне, что тебе нужно? Почему ты меня боишься и за что ты на меня взъелась?

У нее даже страх прошел. Даже…глупо смотреть на него, моргать и улыбаться расхотелось. От возмущения и от злости.

— Ты меня укусил!

— Я тебя поцеловал, — сказал он серьезно. Так сказал, что Берана тут же снова перестала злиться. — Никого больше на этом острове я не целовал.

Никого-никого? Неужели правда? Да… правда. Ведь никто, кроме нее, никогда не говорил, что он — вампир. Значит, он никого не кусал… не целовал… никто с ним не чувствовал... такого. Того, что почувствовала она.

— Ты! — чтобы стряхнуть наваждение, она начала говорить все громче, — ты меня заколдовал! Ты заставил меня снять крестик! И святую Терезу!

— Я же сказал, что они работают. Они бы мне помешали.

— Ты меня ЗАСТАВИЛ! Это… то же самое, что изнасиловать!

Вампир задумчиво помолчал. Потом кивнул:

— Да. Или даже хуже. Я приношу свои извинения. Примешь?

Он за что извинялся? За то, что поцеловал ее? Он ее поцеловал, а теперь жалел об этом?! Скотина!

— Сволочь! — Берана схватилась за нож, — дохлая, тупая сволочь! Да пошел ты со своими извинениями!

— Я бы пошел, — сказал вампир удивленно, — но мне очень не нравится чеснок, и не очень нравится нелогичность. А девочек бить нельзя, — добавил он грустно и опять же непонятно. — Что можно сделать, чтоб ты успокоилась и перестала меня бояться?

— Сдохнуть!

— Я говорил про нелогичность?

— Никогда. Я. Не. Успокоюсь! — отчеканила Берана. — И я тебя не боюсь.

Это была правда. Все — правда. Она его не простит. И она его не боится. Уже. Никогда не будет бояться.

Вампир вытащил пистолет. И прежде, чем Берана успела выхватить нож, чтоб сделать хоть что-нибудь, хоть поцарапать его до того, как ее голову размозжит пуля, протянул рукояткой вперед.

— Тогда давай. Если это тебя успокоит. С предохранителя он снимается автоматически.

— Он не стреляет, — она хотела взять пистолет одной рукой, чтобы в другой держать нож. Потому что только холодная сталь не подведет нигде и никогда. Но оружие оказалось неожиданно тяжелым. И, сунув нож в ножны, Берана схватила его обеими руками. Подняла, уперев ствол в лоб вампира, прямо над переносицей. — На Тарвуде пистолеты не стреляют. А этот ты разрядил.

Синие глаза смотрели на нее в упор. Спокойные-спокойные. Но не мертвые, нет. Он был… то есть, он казался живым. Он ждал, что она нажмет на спусковой крючок. Понятно, зачем. Чтоб развязать себе руки. Боек щелкнет, и пистолет не выстрелит, но у вампира появится повод убить ее. Законный повод.

А потом холодные, сухие ладони легли поверх рук Бераны. Вампир развернул ее спиной к себе, так, что она оказалась в его объятиях. Теперь они оба целились из одного пистолета куда-то… в темноту.

— Он заряжен. И на Тарвуде все в порядке. Смотри.

Грохнули выстрелы. Три, один за другим. И еще три. И тут же — еще. И снова. От первых Берана оглохла, и отдача ударила по рукам, ствол начал задираться вверх, но вампир не зря был рядом. И у него-то, конечно, хватало и умения, и силы, чтобы гасить отдачу, держать пистолет ровно и неподвижно. От следующих выстрелов захватило дух. А на последних трех Берана, кажется, от восторга ругалась и сквернословила почище покойника-Дораба. Такая сила в руках! Такая… живая, страшная, разящая! Не сравнить с мечом, нет, пистолеты и всякое такое — не для бойцов, а для убийц. Но ей очень, очень-очень захотелось научиться укрощать эту силу. Заставить ее служить себе. Она не станет убивать издалека, исподтишка. Если только ради спасения своей жизни… Нет, сейчас Берана не думала ни про какое спасение, она просто ругалась от радости, и не слышала себя, потому что в ушах звенело от выстрелов, и ей нравилось знать, что пули, двенадцать — опять двенадцать — где-то там в темноте нашли свою цель. Какую-нибудь. Куда-то ведь они с вампиром стреляли? Она никогда не вытащит оружие из ножен просто так, чтобы покрасоваться, а он, наверняка, никогда не стреляет, не выбрав цели.