Ирина Сербжинская - История, рассказанная в полночь

Вот они, дальние-то страны, вот они, приключения да путешествия! Ничего хорошего от них, одна только тоска на сердце и на душе тяжесть. Потому и Грогер, большие надежды подававший, ничего больше не хочет, кроме как сидеть у огня и грезить о чем-то.

Куксон снова отхлебнул вина.

Как-то раз он, гоблин Куксон, с одним из постояльцев беседовал (комедиант бывший, все стихи сочинял и своими виршами надоедал всем не на шутку), так тот в высокопарных выражениях поведал, что Грогерова ночлежка — ни что иное, как тихая гавань для потерпевших кораблекрушение, приют для тех, кто потерялся в этой жизни.

От стихов проклятого комедианта у Куксона тогда даже зуд на нервной почве приключился, однако ж слова его запомнились. С той поры нет-нет да мелькнет мысль: а ведь прав был бродячий стихоплет! И тихая гавань, и приют — иначе и не скажешь.

И думалось дальше гоблину Куксону, что и приятель-то его, Грогер, тоже из них… из потерявшихся. И хоть не рассказывал он о себе ничего, но бродяги-постояльцы родственную душу в нем чуяли, потому и норовил почти каждый из них, сидя вечерком у очага, доверительно поведать Грогеру свою собственную историю, потому что не было слушателя лучше, чем этот молчаливый гоблин.

На лестнице послышались шаги и высокий хромой человек приблизился к гоблинам. Его маленькие глазки, спрятанные глубоко под кустистыми бровями, сердито сверкали, кривой перебитый нос подергивался, а бескровные узкие были поджаты.

— Грогер, твой светлячок не желает мне светить! — буркнул человек.

— Почему? Ты хорошо с ними обращался? Сам знаешь, светлячки очень обидчивые.

Человек закатил глаза.

— Обидчивые?! Да они просто лентяи, каких мало! Забирай этого и дай мне другого!

Он склонился над блюдом с мхом, выбирая светлячка.

— Гимальт, Гимальт, — запищала ярко-желтая поганка в горшке. — Не хочешь отведать грибочка?

— Отвяжись, проклятая! — буркнул Гимальт.

— Не хочешь, как хочешь, я просто так спросила…

Гоблин Куксон откинувшись на спинку скрипучего кресла, искоса поглядывал на Гимальта.

Происходил тот из бирокамиев, существ, которые могут одновременно в двух местах находиться. Не бог весть какие способности, однако, и на такие услуги спрос бывал, хоть и нечасто. А нечасто, главным образом потому, что все бирокамии отличались злопамятностью и мстительностью: чуть повздоришь с ними — и получи врага на всю оставшуюся жизнь. Не очень-то это приятно, потому как бирокамии — неумирающие, жизнь у них вечная, так что им торопиться некуда.

Сам Гимальт, впрочем, в Гильдии магов не состоял и в кабинет Куксона за заявкой ни разу не заглядывал — может, оно и к лучшему, потому что характер у него был как у всех бирокамиев: вздорный да склочный.

Вот и сейчас: двух минут не прошло, а он уж ссору затеял — и с кем? С ачури Кураксой, которая и мухи не обидит. Конечно, выглядела ачури презловеще: карлица, похожая на маленькую девочку, состарившуюся в одночасье от чьего-то недоброго колдовства, зато сердце имела золотое. Была она злой ведьмой, насылавшей болезни на человеческих детей: стоило ребенку наступить на ее тень, как его тут же поражала неизвестная болезнь, вылечиться от которой было невозможно.

Верней, так оно должно было быть, но, как говорится, в семье не без урода: по какой-то причине, Куракса была совсем не такой, как ее сестры. Она страстно любила детей и сама мысль о том, ей, как злой ведьме, положено насылать на них смертельные хвори, приводили ачури в ужас. Потому-то Куракса днем отсиживалась то в своей норе в лесу, то в ночлежке Грогера и покидала укрытие лишь по ночам, когда маленькие дети крепко спали. В сновидения злой ведьмы Грогер заглядывал нечасто, а, заглянув, никогда не рассказывал Куксону, что видел, только улыбался весь день.

— Куракса, Куракса! — снова запищала желтая поганка. — Грибочка не желаешь?

— Я — неумирающая. От грибочков ничего со мной не сделается.

— Жаль, жаль…

Бирокамий Гимальт глянул в окно.

— Ну и снегу навалило, — проворчал он. — Эх, оказаться бы сейчас там, где лето, где тепло…

Он подумал.

— Пожалуй, так и сделаю. Отправлюсь-ка ненадолго на юг, погреюсь на солнышке…

Ачури Куракса присела на корточки возле очага и протянула ручки к огню.

— Опять? А помнишь, что в прошлый раз произошло? Грогеру пришлось заплатить странствующему магу, чтобы тот вытащил тебя из Пустынных земель, где ты застрял. Неважно у тебя раздвоения получаются!

Гимальт сердито блеснул глазами.

— Я бы и сам вернулся! Все бирокамии хорошо владеют магией перемещения, особенно, когда им не мешают невежественные тупицы, вроде вас!

Ачури умолкла, поглядывая на бирокамия снизу вверх.

— Ты так и не вернул Грогеру деньги, — напомнила она. — А ведь тот маг, что помог тебе, потребовал немало!

Гимальт раздраженно фыркнул и снова склонился над блюдом, придирчиво рассматривая светлячков.

— А вы и рады были подарить денежки первому попавшемуся шарлатану! Лучше бы мне отдали. Заткнись, Куракса! — повысил он голос, заметив, что ачури хочет что-то возразить. — Не спорь со мной! Я, как-никак, бирокамий, а ты кто? Обычная ведьма, которая и колдовать-то толком не умеет!

Куракса слегка обиделась.

— Это почему же не умею? Я…

Бирокамий прищурился.

— Тебе ведь полагается насылать на человеческих детей хвори и смертельные болезни? Расскажи, многих ли ты уже уморила?

Ачури смутилась.

— Ты, Куракса, позор для всего рода ачури, — злорадно заключил Гимальт. — Потому-то твоя родня и знать тебя не желает. И правильно делает, между прочим…

Он взял одного светлячка, внимательно посмотрел на него, скептически поджав губы, и покачал головой.

— Нет, не годится. Сразу видно, что светить, как полагается, он не будет. Дармоеды, бездельники, лентяи! Я важным делом заняться собираюсь, мне нужно, чтобы в комнате было светло, как днем!

Громко хлопнула дверь, и в ночлежку торопливо вбежал человек, облаченный в легкую, не по погоде, куртку с поднятым воротником и продранными локтями.

— Ух, ну и мороз! Смертельно холодно к ночи стало! — воскликнул он, оттирая ладонями замерзшие уши.

Гоблин Куксон и этого постояльца знал прекрасно: Кабраксий, из потомственных некромантов.

Когда-то в Гильдии состоял и к нему, Куксону, за заявками приходил, но впоследствии из-за неумеренной тяги к спиртному был из Гильдии изгнан. А ведь какие способности у человека были, какие перспективы открывались!

Куксон отхлебнул остывшее вино, размышляя.

В самой-то некромантии, положим, ничего особенного нет, ремесло, как ремесло, но Кабраксий — особая статья: ему усопших и поднимать не требовалось, он и так их видел и слышал.

Цены бы некроманту с таким уменьем не было, да сгубила Кабраксия тяга к бутылке. Завел привычку с покойными на кладбище выпивать, и потихоньку да помаленьку покатился по наклонной дорожке.