Майкл Муркок - Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красная игра.Бегство из сумерек

— Как насчет немного выпить? — спросил я.

— Здесь? — Кажется, он удивился. Даже забеспокоился.

— А почему бы и нет?

Он все же остановил машину, и мы спустились по ступенькам в бар. Пухленькая брюнетка приятным, тонким голосом пела что-то по-английски. Я прислушался:

Это был последний английский хит. Мы заказали у буфетчика пива. Похоже, он хорошо знал Гитлера, потому что засмеялся, хлопнул его по плечу и ничего с нас не взял, чем заметно смутил Гитлера.

— Кто он? — спросил я.

— О, его зовут Вайль. Я мало знаком с ним, так…

— Похоже, не совсем мало.

Гитлер был раздосадован. Он расстегнул форменный китель, сдвинул фуражку на затылок и попытался — впрочем, безуспешно — зачесать челку назад. Маленький, грустный человечек. Моя привычка задавать вопросы была не всегда уместна. Я отвернулся, посасывая пиво, и стал разглядывать певичку. Гитлер сидел к ней спиной, но я заметил, что она на него все время поглядывает.

— А что вы знаете о Сагиттариусе? — спросил я.

Гитлер пожал плечами:

— Не слишком много.

Вайль снова появился за стойкой и спросил, не желаем ли мы еще пива. Мы отказались.

— Сагиттариус? — Вайль весело ввязался в разговор. — Вы говорите об этом чокнутом?

— А он разве чокнутый? — спросил я.

— Ты не прав, Курт, — возразил Гитлер. — Он выдающийся человек, биолог…

— …которого выперли с работы, потому что он тронулся!

— Это жестоко, Курт, — с упреком сказал Гитлер. — Он исследовал потенциалы чувствительности растений. Вполне разумное научное направление.

В углу кто-то презрительно рассмеялся. Это был старик, с лохматой шевелюрой, сидевший наедине со стаканом шнапса, стоящим перед ним на маленьком столике.

Вайль показал на него:

— Спросите вот Альберта. Он-то понимает в науке.

Гитлер поджал губы и уставился в пол.

— Он всего лишь старый, обозленный на всех учитель математики — он завидует Фелипе, — сказал он тихо, чтобы старик не услышал.

— Кто он? — спросил я у Вайля.

— Альберт? Он действительно выдающийся человек… Он не получил никакого признания, хотя этого заслуживает. Хотите с ним познакомиться?

Однако старик с косматой головой засобирался уходить и махнул им рукой.

— Курт, капитан Гитлер, приветствую вас!

— До свидания, доктор Эйнштейн, — пробормотал Гитлер и повернулся ко мне: — Куда вы теперь поедете?

— Думаю совершить тур по ювелирным магазинам, — сказал я, пощупав в кармане кулон. — Может быть, я иду по ложному следу, но на данный момент он у меня единственный.

К вечеру хоть мы и объехали всех ювелиров, но ни на шаг не приблизились к выяснению владельца вещицы. Завтра придется вытягивать правду из Бисмарка, хотя это, понятно, будет непросто. Вполне вероятно, что он откажется отвечать на личные вопросы.

Гитлер высадил меня у окружного управления полиции, где для меня одну из камер переоборудовали в спальню.

Я сидел на жесткой кровати, курил и размышлял и уже собирался раздеться и лечь спать, как опять вспомнил тот самый бар, который мы посетили днем. Я был уверен, что там мне могли бы помочь. Подчиняясь этой захватившей меня мысли, я покинул камеру и оказался на пустынной улице. Было еще очень жарко, а небо закрывали тяжелые тучи. Похоже, собиралась гроза.

Я взял кэб и поехал в бар. Он был еще открыт.

Вайль уже не обслуживал посетителей, а аккомпанировал на аккордеоне той самой певичке. Когда я вошел, он кивнул мне. Я облокотился о стойку и заказал бармену пива.

Когда номер закончился, Вайль снял с плеча аккордеон и присоединился ко мне. Девушка подошла тоже.

— А что, Адольфа нет с вами? — спросил он.

— Он поехал домой. Он ведь ваш приятель, не так ли?

— О, мы познакомились много лет назад в Австрии. Он славный малый, не надо было ему идти в полицейские. Он слишком мягкий человек.

— И у меня такое же впечатление. Но почему же он пошел на эту службу, в чем главная причина?

Вайль — худощавый, невысокий, в сильных очках — растянул в усмешке большие чувственные губы.

— Вероятно, чувство долга. У него оно очень развито. И еще — он очень религиозен, набожный католик. Это очень на него влияет. Вы ведь знаете этих новообращенных, они абсолютно непримиримы, их постоянно гложет совесть. Я еще не встречал счастливого новообращенного католика.

— Кажется, он что-то имеет против евреев.

Вайль нахмурился:

— Что именно? Никогда ничего такого не замечал. Многие из его друзей — евреи. И я, и Сагиттариус…

— Так Сагиттариус — его приятель?

— О, я бы сказал, просто знакомый. Пару раз я видел их вместе.

Снаружи донесся гром. Начался дождь.

Вайль подошел к двери и стал опускать жалюзи. Сквозь шум грозы я различил еще один звук — скрипучий, скрежещущий металлический звук.

— Что это? — обратился я к Вайлю, но тот покачал головой и пошел обратно к стойке. Бар уже опустел.

— Пойду-ка взгляну, — сказал я.

Я подошел к двери, открыл ее и поднялся по ступенькам. В свете вспышек молний, частых, как артиллерийский огонь, я увидел, что по развалинам марширует гигантское, размерами с высокий дом, металлическое чудище. Оно перемещалось на четырех телескопических ногах, громыхая и время от времени неуклюже разворачиваясь почти под прямым углом. Из него во все стороны высовывались стволы орудий. Молния, иногда попадавшая в него, вызывала в ответ душераздирающий лязг, невыносимый для ушей; машина останавливалась, выпаливала вверх, а затем громыхала дальше.

Я скатился по ступенькам вниз и рывком распахнул дверь. Вайль прибирал помещение и на мой вопрос, что бы это значило, лишь недоуменно покачал головой.

— Не знаю, наверное, это оставили после себя завоеватели Берлина.

— Оно выглядит так, словно сделано здесь…

— Может, и так. В конце концов, кто захватил Берлин?..

В задней комнате внезапно послышался короткий, пронзительный женский крик.

Вайль выронил стакан и бросился туда. Я последовал за ним.

Он распахнул дверь, за которой оказалась уютная, скромно обставленная комната. Стол, покрытый плотной темной скатертью, на нем перец, соль, ножи и вилки… У окна — пианино.

Девушка лежала на полу.

— Ева! — ахнул Вайль, опускаясь на колени рядом с ней.

Я еще раз огляделся вокруг. На маленьком кофейном столике стояло какое-то растение, на первый взгляд напоминающее кактус. Оно было все в крапинках, неприятного зеленого цвета, а верхушка изогнулась так красноречиво, что живо напоминала изготовившуюся к броску змею — безглазую, безносую, но — с пастью! И пасть приоткрылась, когда я подошел поближе! В ней даже были зубы — скорее, шипы, расположенные как зубы. Одного шипа явно не хватало. Я отступил назад и стал осматривать труп. В запястье торчала колючка, к которой я не притронулся.