Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира

— А у меня самый красивый, — Сашка нес из потайного места маленький топорик типа туристического.

Раз начали играть сказку, то ее нужно продолжать. Дети просто подпрыгивали от нетерпения попробовать кашу из топора, и мать их тоже была заинтригована.

— Ну, Маша, из большого топора кашу будем варить тогда, когда придут гости, а вот для маленького коллектива из четырех человек мы будем варить из маленького топора, — загадочно сказал я, поигрывая Сашкиным топориком.

Вся эта игра сплотила меня с семьей Дарьи. На шестке у печи был поставлен таганок, нащепана лучина, и веселый огонек жадно лизал бока видавшего виды котелка, из которого торчала ручка Сашкиного топорика.

Немного «поварив» его, я достал его из воды, положил перловую крупу и стал ее варить, периодически помешивая и добавив немного соли и молока. Когда каша была уже почти в готовности, Дарья сняла котелок с огня и задвинула его в дальний угол печи для томления.

Каша получилась отменная. Кто служил в армии, тот помнит перловку, называемую в народе «шрапнелью». А кто пробовал эту «шрапнель», сваренную на молоке и томленую в печи, да еще с добавлением коровьего масла и изюма? Единицы. Золотистого цвета нежная каша прямо-таки тает во рту, вызывая воспоминания древности нашей: щи да каша — пища наша.

После раннего обеда детвора угомонилась на лавке, завернувшись в мой старый полушубок, а я стал рыться в принесенном хозяйкой ящичке с разными мелочами, выискивая то, что мне понадобится для начала моей трудовой деятельности.

Мне была нужна ручка. Обыкновенная трехкопеечная ученическая ручка с копеечным перышком. Молодежь наша уже, вероятно, и не представляет, что это такое, а вот мы, представители старшего поколения, несколько лет сидели с этими ручками, выполняя все наши домашние задания и усердно трудясь над самым жутким предметом — чистописанием.

Мужик у Дарьи сгинул на войне, каких в то время велось бесчисленное множество. И ладно бы с ворогом заморским, а то с соседним боярином за обладание участком земли в два гектара. Но мужик он был мастеровой и сам поставил этот пятистенок, да и в доме тоже делал все сам. Был у него и чурбак с вбитым гвоздем-наковальней, было несколько молоточков, с помощью которых я расклепал найденную медную проволочку. Ножом я вырезал из пластинки простейшее перо и согнул его вокруг гвоздика, обеспечив кривизну, удерживающую чернила. Затем с помощью ножа сделал прорезь в пишущем элементе и шлифовку всего пера путем соскребания лишнего металла.

Закрепить перо на палочке дело пустяковое, да вот только перо нужно настроить, чтобы писало ровно, не царапало бумагу и пергамент, и чтобы чернила на нем держались. Вот с этим мне пришлось повозиться изрядно, пока я не добился того, что оно стало писать так, как я привык.

Взяв принесенный Симеоном образец, я быстро написал грамотку, что купец такой-то наделяется правом откупа на поставку ко двору княжескому овса и прочих зерен для кухни княжеской и мастерских разных. Одним словом, оптовый поставщик двора его императорского величества.

Всего нужно было переписать три бумаги, и я с этим делом справился примерно за час. Давненько я ничего не писал, а то все на компьютере да на компьютере. Как пальцем в «клаву» тыкать знаю, буквы знаю, а как до письма доходит, так рука не шевелится как в прежние времена.

К вечеру пришел Симеон, был на пиру княжеском, сыт, пьян и нос в табаке. В отношении табака, это так, к слову пришлось. Тот, кто пробовал курить чего-либо, тот наказывался кнутом по одному месту, так что курящих не было вовсе.

— Давай, показывай работу, — махнул он рукой, сев на лавку.

Я принес. Он почитал, один указ, второй, третий и говорит:

— Пишешь ты справно, ровно, да только где ты учился грамоте нашей, грамотей? Бумаги-то выкидывать нужно, ятей нет, фиты с титами тоже.

— Но ты-то все понял, что я написал? — спросил я его. — И любой другой поймет, что буквы эти лишние в алфавите и направлены только на то, чтобы усложнить язык наш. Так и скажи, что в заморских странах язык наш шибко уважают и лишних букв не пишут, для четкости слога и изложения.

— А, — махнул рукой Симеон, — семь бед, один ответ. Как тут время проводили?

— А мы кашу из топора варили, — выкатился с новостью из-за печки Сашки. — Дядька Андрей варил, а мы ели, ух, как вкусно.

А тут и Дарья с чашкой.

Попробовав кашу, Симеон похвалил ее и сделал знак Дарье, чтобы она забрала ребятишек и чем-нибудь заняла их на кухне.

— Хотел я у тебя поспрошать, — Симеон оглянулся по сторонам и выглянул в маленькое оконце, еле выпускавшее свет на улицу, — как у князя нашего дела пойдут? В прошлом году дед его умер, великий князь литовский Витовт. Кто его поддерживать будет или князь все дела свои одним махом разрубит?

— А зачем тебе это? — шепотом спросил я. — Меньше знаешь, крепче спишь. А потом, если я скажу чего, а оно возьми да сбудься, вы же меня колдуном считать будете и утопите в реке, как топили идолов во время крещения.

— Я-то бы, может, и спрашивать не стал, — сказал Симеон, — да вот только дьяк мой, который приказал мне разобраться с тобой, велел опросить тебя как человека знающего дела заморские и историю ведающего, чего и как там.

— Может, мне спрятаться нужно? — спросил я. — Никто правду не любит, а гонцов с плохими вестями всегда убивают…

— Дьяк наш не такой, — сказал Симеон, — он к князю вхож и все от себя говорит, зачем князю имена лишние говорить, вдруг приблизит. Так что, говори, что в голову придет, потом сами разберем по полкам.

Вот ведь задачу мне задали, как будто я ясновидящий или человек, который историю нашу назубок знает. А вы, уважаемые читатели? Как у вас с историей России? Что там было с Василием Васильевичем Темным?

И я задумался, так же, как и вы. В наше время историю России почти что и не изучали. Чего там с царями и князьями возиться. Эксплуататоры трудового народа. По нашим понятиям, вся история начиналась с седьмого ноября 1917 года, а все остальное — это темное прошлое и тюрьма народов.

— Плохо дело у вашего князя, — сказал я, — литовцы против него пойдут. Дядя его князь звенигородский Юрий Дмитриевич с сыновьями Василием Косым и Дмитрием Шемякой изгонят его из Москвы в Коломну. И будет это через три года после смерти Витовта. Многие жители пойдут к нему на службу, и он снова вернет себе трон и еще раз лишится его. Еще через три года его захватят в Троице-Сергиевой лавре и 16 февраля ночью от имени Дмитрия Юрьевича Шемяки, Ивана Можайского и Бориса Тверского он будет ослеплён и отправлен в Углич, а мать его Софья Витовтовна будет отправлена в Чухлому.

— Ты что говоришь? — зашипел на меня Симеон. — Да тебя за такие слова самого ослепят.